Но и в самую горячую пору Берр ни на минуту не забывал о Джонатане.
– Не позволяйте ему больше рисковать, Реджи, – повторял он Куэйлу снова и снова, вынужденный ждать приговора начальства, как саркастически выразился Гудхью, и, может быть, на сей раз окончательного. – Он не должен больше красть факсы или подслушивать у замочной скважины, Реджи. Нужна предельная осторожность и осмотрительность. Он все еще сердится на нас за то, что случилось в Каире? Я не подступлюсь к нему, пока не пойму, что он с нами. Здесь нельзя ошибиться. – И обращаясь к Руку: – Никому ни слова, Роб. Для всех он просто мистер Браун. Даркер и его друг Огилви преподали мне урок, который я никогда не забуду.
Для пущей предосторожности Берр завел на Джонатана фальшивое досье, дал ему фиктивное имя и одарил внешними данными несуществующего сотрудника, окружив таким ореолом секретности, который, он надеялся, не сможет не привлечь внимания «чужого» агента. По мнению Рука, это смахивало на паранойю. Но Берр стоял на своем. Лучше перестраховаться.
Берр слишком хорошо знал, на что способен Даркер, чтобы стереть в порошок соперника – даже такую в сравнении с ним мелюзгу.
Одновременно Берр вел и настоящее досье, аккуратным почерком исписывая страницу за страницей, – он держал его в неподписанном скоросшивателе в одном из самых дальних уголков своего архива.
Через посредников Руку удалось раздобыть армейские документы отца Джонатана. Сыну было всего шесть лет, когда сержант Питер Пайн был посмертно представлен к медали за мужество и отвагу при Адене. С выцветшей фотографии в газете смотрел мальчик в синем макинтоше, на который он нацепил отцовскую медаль. Рядом с ним у дворцовых ворот стояла заплаканная тетка. Мать из-за болезни не смогла присутствовать на церемонии награждения. Год спустя она умерла.
– Из таких мальчишек обычно получаются настоящие солдаты, – простодушно сказал Рук. – Не могу понять, почему он уволился из вооруженных сил.
Питер Пайн прожил тридцать три года. Воевал в Кении, преследовал боевиков на Кипре и сражался с партизанами в Малайзии и Северной Греции. Никто никогда не сказал о нем ничего дурного.
– Сержант и джентльмен, – скривился Берр, – он был антиколониалистом.
Вернувшись к сыну сержанта, Берр стал просматривать отчеты о годах, проведенных Джонатаном сначала в военизированном сиротском приюте, затем в гражданском детском доме и наконец в военной школе герцога Йоркского в Дувре. Противоречивость характеристик привела его в замешательство. «Застенчив», – сказано было в одном месте, «решителен» – в другом; «индивидуалист» и тут же – «весьма общителен»; «рассеян» и – «собран»; «прирожденный лидер» и – «лишен искры божьей». Амплитуда колебаний была поразительна. И как бы между прочим упоминалась «наклонность к иностранным языкам», словно это симптом болезни, о которой даже неприлично говорить. Но особенно вывело Леонарда из себя слово «непримирим».
– Какой дьявол все это понаписал! – вскипел он. – Как будто шестнадцатилетний парень, у которого нет ни дома, ни нежно любящих родителей, может быть «примирим»!
Рук вынул трубку изо рта и насупил брови в знак того, что он в общем-то не прочь вступить в отвлеченную дискуссию.
– А кто такой «таксист»? – спросил Берр, не отрываясь от чтения.
– Тот, у кого голова всегда трезвая, это прежде всего. Кто поставил себе цель и дует к ней.
Берр взвился:
– У Джонатана голова вовсе не трезвая. И цели у него нет. Что такое «накрутка»?
– Пятимесячные сборы, – терпеливо продолжал объяснять Рук.
В Ирландии Джонатан – Берр уже переворачивал следующую страницу его биографии – после успешного окончания специальных курсов, на которые он попросился сам, вел разведывательную работу в кишащей террористами местности.
– Что такое операция «Ночная сова»?
– Не имею ни малейшего понятия.
– Надо выяснить, Роб. Ты у нас единственный солдат.
Рук позвонил в Министерство обороны, откуда получил ответ, что документы по операции «Ночная сова» имеют гриф «Совершенно секретно» и не могут быть переданы неизвестному им агентству.
– Неизвестному! – вспылил Рук. – Что они себе там позволяют! Что мы, брокерская контора Уайтхолла, что ли? Какого черта мы должны быть известны?
Но Берр был слишком поглощен чтением, чтобы сполна насладиться редким зрелищем разъяренного Рука. Он снова сосредоточился на фотографии, где бледный мальчик, видно, по просьбе фотографа, прицепил медаль к пальто. В его голове уже складывался образ Джонатана. Джонатан – именно то, что им нужно, в этом он был уверен. И никакие предостережения Рука не смогли бы его теперь разубедить.
– Когда Господь сколотил Дикки Роупера, – серьезно сказал он Руку, когда они в пятницу вечером заправлялись тушеным мясом с карри, – он перевел дух, на миг ужаснулся и тут же создал нашего Джонатана, чтобы восстановить экологическое равновесие.
Новости, о получении которых Леонард почти молился всю последнюю неделю, наконец-то пришли. В их ожидании двое приятелей не покидали стен офиса. Гудхью подтвердил сообщения.
– Леонард?
– Да, Рекс.
– Учтите, мы ни о чем с вами не говорили. Разве что после заседания Координационного комитета.
– Как скажете.
– Это последний штрих. Надо уступить им в какой-нибудь мелочи, а то они надуются. Вы же знаете Министерство финансов. – Нет, Берр не знал. – Первое. Это дело для уголовной полиции на сто процентов. Планирование и проведение – исключительно в вашем ведении. Ривер-хауз поддержит, а зачем – не их дело рассуждать. Не слышу криков «ура»! В чем дело?
– А насколько это «исключительно» исключает вмешательство? – В Леонарде заговорил подозрительный йоркширец.
– Если вам понадобится подкрепление извне, тут уж полагайтесь на судьбу. Нельзя же гарантировать, что парни из Ривер-хауз не подслушают какой-нибудь телефонный разговор или не поинтересуются содержимым конверта, прежде чем заклеят его. Или можно?
– Думаю, нельзя. А как насчет наших доблестных американских братишек?
– Спецы из Лэнгли, так же как их двойники с той стороны Темзы, останутся вне зачарованного круга. Железно. Слово Гудхью. Раз решено держать на приколе «чистую разведку» в Лондоне, из этого, естественно, следует, что нужно держать на приколе и соответствующие отделы в штате Виргиния. Такой довод я привел своему хозяину, и он ему внял. Леонард?.. Леонард, вы что, заснули?
– Гудхью, вы просто гений!
– В-третьих, а может быть, и в-четвертых… Мой хозяин, считайте, подал вам руку, правда, самые кончики пальцев, да и то в перчатке, поскольку больше всего боится скандала. – Гудхью отбросил приятельский тон, в его голосе зазвучали железные нотки. – Только прошу вас, Леонард, ничего напрямую ему не передавать. К моему хозяину есть только один путь – через меня. Если я ставлю на карту собственную репутацию, то вам лучше не вмешиваться. Хорошо?