– Ладно, ладно! – завопил толстяк. – Патроны в нижнем ящике!
Открыв ящик, он выложил на прилавок полную обойму и две коробки патронов.
– Отопри витрину.
Хозяин помешкал, но потом здоровой рукой отер лоб и открыл застекленный шкаф. Ленин взял пистолет, взвесил его на руке, повертел и прицелился в окно.
Толстяк зажимал кровоточащую рану. Ленин вогнал обойму в пистолет и поднял на ломбардщика взгляд, в котором промелькнуло нечто сродни жалости.
– Слушай, а чего ты майку-то не простирнул? – спросил он.
– Что?
– Майка, говорю, грязная.
Толстяк себя оглядел и с трудом сглотнул:
– Цапнул из бельевой корзины. Я люблю эту майку.
Ленин сгреб браслет. В подсветке витрины вспыхнули золотые звенья.
– Меня уже грабили, – сказал ломбардщик. – Не бойся, я даже не пикну. Я сам полгода отмотал. За мухлеж с чеками. Так что я все понимаю. Не сомневайся.
Лицо Ленин пошло красными пятнами.
– Почему ты заплатил ей гроши? Не мог по-честному?
Толстяк молчал, разинув рот.
– А что еще было? Что ты заставил ее сделать?
– Ничего… – Хозяин поперхнулся.
– Встань на колени.
Ломбардщик обмер:
– Мы же вроде как сладились… Я думал, все путем…
– На колени.
– Слушай, прости за твою бабу.
Ленин шевельнул стволом, и хозяин медленно опустился на колени. Взгляд его обежал комнату, словно в поиске хоть какой-нибудь лазейки или помощи. Ленин видел, как дрожит неряха, на коленях такой маленький, и чувствовал, что его самого знобит. Может, не надо? Постращать мужика – и хватит. Опа, квитанция так и осталась в кулаке. А мужику невдомек, что у него подбородок ходит ходуном. О чем он сейчас думает? А каково было Шелли? Наверняка он о чем-то сожалеет и что-то хотел бы изменить. Да нет, это зрелые мысли, а у сморчка сейчас одно детское желание – прижаться к мамочке или спрятаться под кровать. Про животное говорят: отмучилось. Наверное, в этом что-то есть. Жизнь – сплошное паскудство. И какая разница, хорошо ты поступаешь или плохо. Всякая жизнь когда-нибудь закончится.
Ленни поднял пистолет. Толстяк зажмурился и закрыл руками лицо.
– Господи! – взвыл он. – Что с тобой вчера стряслось-то?
– Это он.
Дюпри взял Каролину за плечо и подровнял тонкую пачку листов – на каждом шесть фотографий анфас и в профиль:
– Гляньте еще разок. Чтоб наверняка.
– Излишне. Это он.
– Поблажьте мне, – улыбнулся Дюпри.
Каролина просмотрела все распечатки и вновь отобрала второй лист. Потом щелкнула по фото и оттолкнулась от стола:
– Номер четыре, точно.
– Правильно, – сказал Спайви.
– Это не экзамен, – буркнул Дюпри.
Каролина отвела взгляд от снимков:
– Четвертый номер.
В углу допросной Спайви завозился со своей новой игрушкой – диктофоном, недавно заменившим всегдашний блокнот:
– Двадцать девятое апреля. Опознание по фото. В четвертом номере детектив Мейбри опознала человека, который двадцать восьмого апреля сбросил с моста Кевина Хэтча по прозвищу…
Дюпри стиснул ему пальцы, заставив отключить диктофон.
– Не надо, – сказал он. – Не смеши людей.
Спайви вышел из комнаты, что-то бормоча в микрофон.
– Вы уж извините. – Дюпри собрал распечатки и сел рядом с Каролиной, взглядом сверлившей дырку в столешнице. – Идею запустить мартышек в космос похерили, видимо, не зря.
Каролина забрала у него снимки:
– Волосы чуть длиннее, но это он. Глаза… Как его зовут?
– Ленин Райан. Только что отмотал пятерик. Сидел в Ломпоке, Калифорния. Тяжкие телесные, кража, хранение с целью сбыта. Мелочевка. Вышел пару месяцев назад. Слинял из Окленда, где был на УДО. Никто не знал, что он здесь, пока малый не взялся учить нырянию.
Каролина разглядывала снимок.
– Значит, здесь его родня?
– Пока нам известен лишь дядюшка Газовый Ключ. Мы всего час назад узнали от матери имя парня. После отсидки она его не видела.
– И он явился купить наркоту и угнать дядькин старый «понтиак»? Глупо. – Каролина подняла отпечаток, рассматривая глаза человека на снимке. – Тогда зачем он приехал?
– Кто его знает. Такой может объявиться без всякого повода.
– Какой – такой?
– Он как волчок.
– Что?
– Вы слишком молоды, не застали волчков. Кругляш на ножке. Наматываешь веревочку, дергаешь, и он кружится. – Неужто он не поведал ей теорию волчка? Четыре недели со Спайви вновь пробудили в Дюпри педагога. – Так и этот малый: дернешь за веревочку – он маленько покружится, потом его начнет мотать, и он либо свалится со стола, либо во что-нибудь уткнется. В круженье юлы нет разума и логики.
– По-вашему, я дернула за веревочку? – усмехнулась Каролина.
– Нет, не вы. – Дюпри пожалел, что затронул тему. – Облава. Малый только что освободился, а его берут на сделке с наркотой. Он не хочет опять на нары и швыряет подельника в реку, чтобы удрать. Бац, вот вам волчок.
– Избегая ареста за мелочевку, он совершает тяжкое преступление? Какой в этом смысл?
– О том и речь. Волчок не ищет смысла. Только кружится.
– И что, мы просто подождем, когда он остановится?
Этот вопрос Дюпри рассмотрел не так пристально, как морщины у нее на лбу.
– Как ваша мама? – помолчав, спросил он.
– Хорошо.
– Ей лучше?
– Да.
– Славно. Я рад.
Каролина снова взглянула на фото. Казалось, она запоминает каждую черточку Ленин Райана: узкий лоб, густые светлые волосы, темные брови, перекошенный рот. Каролина протянула снимок Дюпри:
– От меня еще что-нибудь нужно?
– Нет. Пожалуй, это все. Что у вас на сегодня?
– В десять облава в Ист-Сентрал. Берем поставщика Паленого.
– Маскарад?
Каролина рассмеялась:
– Без меня. Мое место в фургоне. В ближайшее время меня вряд ли допустят к костюмированным операциям.
– Наверное. – Дюпри поерзал, не зная, как заговорить о том, что его сильно тревожило. – Похоже, вы маленько… Как себя чувствуете?
– Лейн советует показаться специалисту. Я пригрозила жалобой в гильдию, и он дал деру.
Дюпри кивнул и встал, засунув руки в карманы. Может быть, поза выразит то, о чем не получалось сказать, как-нибудь передаст его чувства, не повергнув ее в панику. А паника вполне возможна, если угадать его мысли.