— Нашли. Только что, и сразу сообщили мне, чтобы я мог удовлетворить ваше любопытство. В гараже мечети. На ней ездил имам. Номера перебили на те же, что и у старой машины имама. И сделали другой техпаспорт. Из-за цвета — вынужденная мера. Это не сложно. Подаешь заявление на утерю документов. Тебе выдают дубликат. Потом подаешь заявление на новую окраску кузова. Дескать, тот кузов прогнил, пришлось сменить. Или просто захотелось другой цвет. Объяснять свое желание в ГИБДД никто не обязан. А черная машина по старым, «утерянным» документам ездит. И номерной регистрационный знак используется один и тот же на обеих машинах. А можно и новые знаки-дубликаты заказать. Все просто.
Ничего подобного полковник Свекольников мне, естественно, не сообщал. Это я сам на ходу придумал вариант «обналичивания» белого «Ленд Крузера», превращения его в легальное транспортное средство. В принципе, тут и придумывать нечего. Эти схемы давно отработаны профессиональными угонщиками и многократно описаны в прессе, и особенно в Интернете. А перебитые номера двигателя, кузова или шасси не каждый специалист определит без приборов глубинного контроля металла. Главное, чтобы перебивал их специалист.
При этом я был вполне уверен, что мои фантазии соответствуют действительности, и не считал, что обманываю «росомах» и капитана уголовного розыска Саню. Голос мой звучал настолько серьезно и убедительно, что они поверили. Это я понял по глазам майора Хайлова. А он из всех собравшихся в этот вечер на моей кухне был самым недоверчивым. И его недоверие было адресовано мне.
После моего выстрела в глаз отставному подполковнику Ласкину между мной и майором спецназа внутренних войск будто «кошка пробежала». При этом если я в своей правоте был уверен полностью, то он в своей — не до конца. Да и природное упрямство не позволяло ему уступить в споре, сдаться, так сказать, на милость победителя. Хайлов по-прежнему считал, что мой выстрел был необоснованным и что нам с его бывшим собутыльником нужно было договариваться. И никакие мои объяснения относительно того, что я прочитал в глазах Ласкина готовность нажать на спусковой крючок и убить Радимову, не могли убедить Хайлова в правоте моих действий. Я не знаю, умел ли майор читать по глазам чужие мысли, я делал это практически безошибочно. И в этом было наше с майором Хайловым принципиальное различие.
— Но если нас начали вербовать, почему же с нами и с нашими семьями ничего подобного не произошло? Единичный случай не может стать определяющим в системе. Просто у майора Сарафутдинова так сложились обстоятельства, наступила «полоса неудач». Жизнь-то полосатая…
— Боюсь, что это не единичный случай, — ответил я. — У меня нет точных данных по второму случаю, но есть полная уверенность, что и он соответствует системе, которую мы рассматриваем. Я хочу обратиться к капитану Радимовой, которая вела дело о гибели дочери капитана ОМОНа Александра Рахимовича Киреева. У меня есть подозрения, что это дело должно было полностью вписаться в систему принудительной вербовки, применяемую подполковником Ласкиным.
— Это, — переспросил подполковник Лыков, — тот самый капитан, что с Равилем Эмильевичем уехал? Я не ошибаюсь?
— Это тот самый капитан ОМОНа, что вместе с Сарафутдиновым до сирийско-турецкой границы добрался. На границе они расстались. Точнее, их разлучили и насильно сменили в их трубках sim-карты, чтобы они не могли между собой общаться.
— Как это — насильно? — не понял Хайлов.
— Просто, думаю, дали новые «симки» и «попросили» сменить, — ответил я. — Не уверен, что для этого потребовалось применять методы физического воздействия. Там все делается в приказном порядке. Как у нас в армии — «приказали добровольно»…
— Откуда у вас такие подробности? — спросил Лыков.
— От подполковника спецназа ГРУ Скоморохова, которому все рассказал сам Равиль Эмильевич. Они достаточно доверительно общались и до отъезда, и после возвращения Сарафутдинова. Это общение чуть было не доставило подполковнику Скоморохову большие неприятности с законом. Но сейчас разговор не об этом. Итак, Александра Валерьевна, можете ли вы поделиться информацией? — обратился я к капитану Сане.
— Наверное, могу. Но я только сейчас посмотрела на дело с этой точки зрения. Пока я могу только рассказать вам, что произошло.
В квартиру к капитану Кирееву проникли воры. Взяли вещи, хотели уже уходить, когда неожиданно раньше обычного вернулась из школы шестнадцатилетняя дочь Киреева. И застала воров в квартире. Девушку убили и уже мертвую изнасиловали. Воров поймали по горячим следам. Кто навел их на квартиру, они не сказали. Но им точно было известно, что Киреев собирается покупать машину и деньги наличными держит дома.
Когда-то, в девяностые годы, Киреев крупно «погорел» на одной из финансовых пирамид, устроенной настоящим банком, и после этого банкам не доверял. Держал деньги дома. Воры нашли их очень быстро, не исключено, что знали, где лежат. А это значит, что навел кто-то из своих. Впрочем, Киреев и не скрывал, что собирается покупать машину и копит деньги. Надеялся, что воры не решатся ограбить квартиру капитана ОМОНа. А они решились.
Воров было трое, все — уголовники-рецидивисты. Попались на сбыте краденого. Если бы взяли только деньги, возможно, мы бы их так и не нашли. Но одолела жадность. Одних только женских шуб было три штуки. Дорогие шубы. Пытались продать по дешевке цыганам, торгующим наркотой. Но цыгане были уже под контролем полиции. Их и накрыли вместе с квартирными ворами.
Был суд. Ворам дали большие сроки. Но когда их выводили из здания суда, чтобы посадить в «автозак», неожиданно прилетели четыре пули. Первая в плечо одному из воров, вторая ему же в голову. Еще две пули — в головы двух других воров. Стрелял снайпер. Предположительно с чердака школы. Дело это осталось «висяком» [17] . Его вел капитан Взбучкин, который сейчас под следствием. Я бы заподозрила самого капитана Киреева, но он был в зале суда. Вел себя неадекватно, обещал «достать» убийц дочери, когда те выйдут на свободу. В любом случае обещал «достать», даже на «зоне». Грозил. Но кто-то ему в этом помог. Или опередил. У меня сейчас возникла мысль… Извините, я только позвоню…
Она достала трубку и вышла в комнату, чтобы мы не мешали ее разговору. Но вернулась еще до того, как я успел в очередной раз разлить гостям чай. И у всех на глазах выключила трубку.
— Что и требовалось доказать, — подытожила Радимова.
— А что требовалось доказать? — спросил я.
— Наш «висяк» можно считать раскрытым. Мне пытались дозвониться, но у меня был отключен телефон. Сегодня застрелили начальника стрельбища…
— Да, майора Габдрахманова, — подтвердил подполковник Лыков. — Застрелил его, как мы знаем, подполковник в отставке Ласкин.
— Я не уверена, что насильников и убийц дочери капитана Киреева застрелил именно Ласкин, — сообщила капитан Саня, — но убиты они были из той же самой винтовки. Это данные трассологической экспертизы. Данные экспертизы сначала поступили в военный следственный комитет, там их сравнивали с пулей из головы майора Габдрахманова. И только потом данные ушли в федеральную базу. Еще несколько часов ушло на поиск. А когда появился результат, я уже отключила трубку.