7 ноября 1939 года королева Нидерландов и король Бельгии предложили себя в качестве посредников для заключения мира между Германией и демократиями. Через пять дней Англия и Франция ответили отказом, а 14 ноября отклонил это посредничество Гитлер. Для чего же он искал тогда добрые услуги Вашингтона? Что означали разглагольствования Геринга при встрече с Дж. Муни из «Дженерал моторc» (19 октября 1939 года): «Если мы достигнем сегодня взаимопонимания с британцами, завтра мы выбросим русских и японцев за борт»? Ведь это парафраз слов Гитлера, сказанных Гендерсону 26 августа.
До неправдоподобности простецким выглядит объяснение: немцы пудрили мозги, подбрасывая западным адресатам то, что хотели от них слышать. Еще менее состоятельным было бы предположение, будто Гитлер «по снисходительности» терпел в своем ближайшем окружении людей, якшавшихся с иностранными правительствами, разведками, банковскими и не поймешь какими прочими кругами, догадываясь, что ему сообщают не всю правду и не только правду. Если Геринг знал, что А. Розенберг вошел в 1939 году в контакт с британскими спецслужбами (через барона Уильяма де Роппа в Швейцарии), то почему обязательно Гитлер должен был быть в неведении? Плутовство Геринга, причем не в одних финансовых делах, не было секретом и в сочетании с амбициозностью его характера приглашало многих на нацистском Олимпе к раздумьям. Всех, кроме фюрера?
Слова управляют людьми. Гитлер отточил этот инструмент, как никто. Но помимо риторики в различных регистрах были еще Дюнкерк, пересадка с «Морского льва» на «Барбароссу». Упомянем хотя бы это. В конце октября 1939 года Гитлер отмерил германо-советскому договору до скончания восемь месяцев, и Лондон, как и Вашингтон, зарегистрировал желание фюрера вновь «заняться Востоком и создать ясные условия, которые сейчас из-за требований момента пришли в беспорядок и расстройство» [271] .
Или что-то значительное остается нам неизвестным? Или при анализе упускается какое-то связующее звено, без которого фрагменты плохо складываются в цельную картину?
Пока завершим другую тему. Что дало безопасности СССР и как сказалось на развитии стратегической ситуации в мире заключение советcко-германского пакта о ненападении?
Первое. 1939-й не стал годом вооруженного столкновения между СССР и Германией при сохранении за Англией, Францией и США роли крупье, от которого зависело, как тасовать, когда и чем закончить раунд. Их отношение к сторонам в конфликте было дифференцированным. Лучше всего, если бы схватка изнурила обоих противников, но Россию обязательно до такой степени, чтобы можно было с большими видами на успех, чем в 1918–1921 годах, заняться ее «реорганизацией». Для подготовки к отражению надвигавшихся на СССР смертельных угроз ничто не могло заменить время. Москва его выиграла.
Второе. По оценке ряда немецких генералов, политиков, экспертов, добившись заключением договора от 23 августа преходящих тактических выгод, Германия понесла невосполнимые стратегические потери. Генерал-полковник фон Бек писал 20 ноября 1939 года, что успех рейха в войне против Польши обесценен выдвижением СССР на запад. Советский Союз, отмечал он, не идет на поводу у Германии, а преследует собственную выгоду [272] . Фельдмаршал Вицлебен находил «сближение с Россией» ошибочным в принципе [273] .
В декабре 1939 года Верховному командованию вермахта (ОКВ) был представлен меморандум Лидиха, в котором фигурировало понятие «предательство». «Вполне можно было договориться с Англией и спасти Европу от врага номер один – Советской России, но Гитлер делает нечто противоположное. Россия между тем чудовищно расширяется», – подчеркивал автор. По его понятиям, Германия и после «польского похода» могла бы получить от Англии «справедливый и великодушный мир», подтверждающий новые границы, насколько они совпадали с границами немецкого расселения, а также признание континентальной гегемонии рейха. Условие – Германия должна была употребить свою силу для поддержки оказавшейся под угрозой Финляндии и тем самым попавшей под угрозу Европы и вместе с Англией обратиться против большевистской опасности [274] .
Г. Риттер, исследователь деятельности верхушечной оппозиции в Германии, констатировал, что больше, чем начало войны с Польшей, К. Герделеру и его единомышленникам досаждало «продвижение большевизма по всему фронту вплотную к нашим (германским) границам. Это воспринималось как угроза всей европейской культуре, изведение под корень прибалтийского германизма и как национальный позор» [275] .
Против чего восставали фон Бек, Вицлебен, Герделер и им подобные? Отверженный претендовал на равенство. Договор 23 августа легализовал право СССР отстаивать свои «естественные» интересы, в том числе в области обороны, так же, как этим занимались другие.
Превентивные меры США в Западном полушарии выше упомянуты. А что держали на уме и под рукой англичане?
Морской министр (в последнем кабинете Чемберлена) У. Черчилль, известный демократ из демократов, рекомендовал в сентябре 1939 года, игнорируя нейтральный статус Скандинавских стран, вовлечь их в военные операции Великобритании. В записке от 16 декабря Черчилль предлагал превентивно оккупировать Норвегию и Швецию, чтобы «встретить немецких захватчиков на скандинавской земле», и, в частности, высадиться в Нарвике и Бергене, независимо от «любых ответных мер Германии». «… Какие бы формальные нарушения международного права мы ни допустили, – говорилось в записке министра членам правительства, – они, коль скоро это не сопровождается бесчеловечными актами, не лишат нас симпатий нейтральных стран. Подобные действия не окажут также сколько-нибудь неблагоприятного влияния на Соединенные Штаты, эту величайшую нейтральную державу. Мы имеем основание считать, что США подойдут к данному вопросу с максимальным желанием помочь нам. А они весьма изобретательны».
«Высшим судьей является наша совесть, – убеждал Черчилль. – Мы боремся за то, чтобы восстановить господство закона и оградить свободу малых стран. Действуя во имя устава Лиги Наций и как фактические мандатарии Лиги и всех тех идеалов, на которых она зиждется, мы имеем право – более того, долг повелевает нам – временно отбросить условные положения законов, укрепить и восстановить которые мы стремимся. Малые страны не должны связывать нам руки, когда мы боремся за их права и свободы. Нельзя допустить, чтобы в час грозной опасности буква закона встала на пути тех, кто призван его защищать и осуществлять» [276] .