Совершенно нет нужды оправдывать действия одних политиков и осуждать действия других. Такое поведение может считаться иррациональным хотя бы потому, что не политики и не руководители государств решают, быть войне или миру. Это решает праздный обыватель, который готов пожертвовать самим собой, лишь бы удовлетворить свою страсть к переменам, пусть даже к кровавым: к кровавым даже еще лучше, так сильнее вовлеченность и ощущение новизны и необычности происходящего.
Помните, что сказал Великий кормчий Мао Цзэдун: «Каждому поколению нужна своя война. Миллионом больше, миллионом меньше, это не играет никакой роли. Те, кто выживет, построят новый мир». За точность цитаты не ручаюсь, но примерно об этом шла речь. Великий кормчий был сторонником мировой войны, в отличие от политики мирного сосуществования, которую исповедовали советские руководители. Мао считал, что атомная война есть благо, что разрушения и радиоактивное заражение местности ничто по сравнению с тем, что во время такой войны будет навсегда покончено с империализмом. Половина населения выживет, и это население построит коммунизм. Кажется, весьма цинично сказано. Не правда ли? Однако если учитывать, что руководителей ставит на свои посты рациональное человеческое начало, то вполне объяснимое. Руководители лишь артикулируют «волю народную», чаяния народные, потребность народа в покаянии и желание перемен.
Взгляды руководителей выковываются в гуще народного коллективного иррационального начала. Хороший пример: Мао Цзэдун. Такие взгляды Мао возникли не на пустом месте. Так, по мнению критически настроенных исследователей жизни Мао Цзэдуна Юнг Чанга и Йона Холидея, Мао следует называть не «великим кормчим», а «великим разрушителем» хотя бы потому, что в молодости он выступал за революционный террор. «Великий разрушитель» проявил наклонность к таким взглядам еще в 20-х годах прошлого века. Встречаясь с восставшими крестьянами в своей родной провинции Хуньань, он решительно требовал в каждом районе «создать господство страха». Придя к власти, режим Мао насаждал в стране страх и ужас, ибо в убийствах и пытках вождь видел средство укрепления своей власти. Терроризированы были и партийные кадры, включая членов высшего руководства КПК. Обвиняемых в непокорности ожидала безжалостная расправа. Поразительно, но к сценам кровавых казней Мао был неравнодушен и испытывал к ним почти детский интерес. Чанг и Холидей оценивают число расстрелянных, умерших от побоев и голода людей в Китае в 70 миллионов человек.
Дело, конечно, не в самом Мао, а в социальной среде, в которой он вырос. Кроме того, надо учитывать, что в начале ХХ века весь мир, а не только Китай охватила странная эпидемия революций, детское стремление вырваться на свободу любой ценой. При этом ценностные ориентиры старшего поколения безжалостно уничтожались вместе с представителями этого поколения. Образованная университетская молодежь стояла в авангарде перемен. Образованность, однако, не мешала радикализации взглядов и поступков молодых людей. Им казалось, что достаточно будет физически расправиться с представителями изживших, старых взглядов, как тут же настанет счастливая жизнь. Меж тем молодежь сама имеет тенденцию стариться…
По убеждению Мао, «нужно постоянно высекать огонь, чтобы постоянно поддерживать жизнь революции». Наверное, именно поэтому в 1966 году Великий разрушитель, каким его считают исследователи Чанг и Холидей, бросил страну в огонь Великой пролетарской культурной революции. Исполнителями воли Великого разрушителя стали миллионы фанатичных молодых хунвейбинов. С другой стороны, сам Мао стал исполнителем воли хунвейбинов. Маоистская пропаганда предоставляла молодежи невиданные права и поощряла их к циничным выходкам. Упоенные полной безнаказанностью, красные стражи революции учиняли дикие погромы в учебных заведениях. Учителя по всей стране обвинялись в распространении буржуазных идей. Университетских профессоров в шутовских колпаках заставляли публично каяться в своих преступлениях. И это были лишь цветочки. Тех, кто не хотел каяться, ожидали остракизм и жестокие побои. Так, одну учительницу ученики облили кипятком и избили до полусмерти.
Тело Мао ныне лежит в хрустальном саркофаге, установленном в мавзолее в центре Пекина, и по-прежнему остается местом отправления нового культа, местом паломничества тысяч людей. Этот культ Великого председателя негласно существует в жизни современного Китая. Как считают исследователи, полная правда о Великом разрушителе остается в Китае до сих пор под запретом, хотя сам Мао говорил своей дочери Ли Мин, что после смерти на него нападут враги – «за все, что я сделал». Но в китайском руководстве считают, что формула, выдвинутая Дэн Сяопином, – «Мао был на 70 процентов хорошим и на 30 процентов плохим», – достаточно приемлема для сохранения стабильности в стране.
Личность Мао – хороший пример того, что не следует пугать людей и детей страшным тираном. В перегибах, в результате которых погибла масса людей, виноват не Мао, как таковой, а виновато темное иррациональное начало, которое живет в человечестве. Мао чутко отслеживал это начало и потворствовал ему, «выпуская пар» в виде культурных революций и прочих вышибаний «революционной искры», но то, что не сам Мао был творцом и архитектором великих преобразований, это вполне понятно.
Современный Китай показывает экономические чудеса, которые смотрятся тем более привлекательно на фоне того, что официально не были осуждены коммунистические идеалы. Компартия сохранила свое влияние на массы. А массы сохранили коммунистическую фразеологию. Вероятно, все же не коммунисты, а китайский народ озаботился ныне иной идеей – сделать свою страну экономически процветающей. И делает это с присущим китайцам упорством.
В 1989 году китайские власти, почувствовав, что нарастает политическое напряжение, вильнули в сторону свободы предпринимательства и гражданских свобод, на время дистанцировались от трескучей коммунистической фразеологии. 4 июня мирные студенческие демонстрации, проходившие на площади Тянь Ань Мынь под лозунгами «Свобода или смерть!», были разогнаны военными. Некоторые студенты получили то, о чем мечтали, – смерть! Но наряду со скорбью по погибшим имеется и иное чувство. Надо признать, что китайские студенты в 1989 году отчасти копировали опыт культурной революции. Выдвиженцы «настоящей» культурной революции, прочно сидевшие на своих местах и находившиеся в расцвете сил, вовсе не желали пасть жертвой неоперившейся молодежи. Консерватизм возобладал. Лозунг Мао, что нужно постоянно высекать искру революции, был отвергнут. При этом сам Мао не пострадал, как лежал в своем хрустальном саркофаге, так и продолжает лежать.
Поразительно, но примерно то же самое произошло и в России. Наш коммунистический культ тоже не был осужден. Бывшие коммунисты мирно перешли в коммерческие структуры и при этом вовсе не собирались отдавать власть в чьи-либо руки. В. И. Ленин, как и его «младший брат» Мао, лежит в Мавзолее под пуленепробиваемым стеклом, и никто не собирается запрещать компартию. Существует поразительная синхронность действий руководства России и Китая во время перестройки и сейчас, не объяснимая иначе, как единым информационным пространством. Китайцы оглядываются нас, как на страну «победившего социализма», а мы посматриваем на Китай и умаляем свой революционный пыл, кивая на китайцев.