Летчики прислушались. Стояла оглушительная тишина.
Потом Василий щелкнул привязными ремнями и выбрался из кабины.
– Чего сидишь? – обратился он к Михаилу. – Уходить надо.
– Не торопись. Я думаю, затащим самолетик в лесок, дождемся утра и посмотрим, что с двигателем. Может, удастся исправить?
– Я в технике мало что понимаю, не мое это.
– Конечно, художники – люди творческие, им не до техники.
Михаил выбрался из кабины и прошел к близкой опушке. Место ровное, и закатить самолет под деревья можно запросто.
Взявшись вдвоем за хвост, они развернули самолет оперением вперед, поднатужились, а дальше уже легче было – покатили аэропланчик. Они завели его под деревья, и даже нос самолетика из-под веток деревьев не выглядывал.
– Ну вот, другое дело. – Михаил удовлетворенно оглядел укрытую ветвями деревьев машину. – Теперь и отдохнуть можно.
– А если немцы?
– Убегать будем. Отстреливаться же не из чего. Или у тебя пистолет есть?
– Откуда? Я же штрафник.
– Вот я и говорю – убегать…
Они сели под дерево, на мягкую подстилку из опавшей хвои. Василий грустно проговорил:
– Через полчаса нас или погибшими, или предателями считать будут.
– Почему через полчаса?
– Топливо у нас через полчаса закончиться должно. Если не вернемся…
– Да черт с ними, – досадливо отмахнулся Михаил, – отсюда еще выбраться надо.
– Ага, над целью тебя никто не видел, и где ты был, где сидел – неизвестно. Может, немцам наши секреты выдавал.
– И много ты секретов знаешь, чтобы их выдать?
– Ну, только если расположение аэродрома…
– Не густо! Потому сиди спокойно. К немцам резона идти нет – сдавать-то им нечего, а с пустыми руками – не солидно. – Михаил засмеялся.
Василий шумно выдохнул:
– Я уж испугался было, когда ты про немцев заговорил, решил – ты всерьез.
– Ты что, сдурел? Я хоть и штрафник, человек для особиста и женщин падший, но понятие о чести, о Родине и долге перед ней у меня есть.
– Прости, обидеть не хотел.
– Не извиняйся, но больше так думать даже не моги – прибью.
Пилоты замолчали и молча сидели довольно долго.
Под утро стало заметно прохладнее – даже попрыгать пришлось, чтобы согреться. Само собой, здесь – не юг. Днем солнце греет – лето все-таки, однако ночи прохладные. И комарье еще донимает, так и зудят над ухом.
На востоке начало светлеть. Где-то далеко залаяли собаки.
– Не нас ли с собаками ищут? – всполошился Василий.
– Не должны. Ночью нас видно не было, мотор не работал, стало быть, и не слышал никто. Теперь надо сидеть тихо, из леса не показываться. Даст Бог – пронесет.
Рассвело. Михаил стал осматривать мотор. Двигатель цел, свечи, провода – все на месте, ни одной царапины. Но ведь пахло бензином, когда мотор заглох.
Пальцами он начал ощупывать бензопровод. Есть! Нашел! Шальной пулей перебило бензопровод – тоненькую трубочку, ведущую от бензобака к мотору. Надо же, ровно срезало, как бритвой. Тут и дела-то – найти кусок резинового шланга и надеть на перебитые концы. Но это легко сделать на аэродроме, когда под рукой есть и шланги разных диаметров, и хомуты для них. Да с хомутами для затяжки еще ладно: ну, будет бензин подсачиваться – переживем. Где шланг взять? И кусочек-то нужен небольшой, сантиметров восемь. Десять – так уж совсем хорошо.
Михаил стал осматривать моторный отсек. Пожалуй, вот от этого шланга можно отрезать небольшой кусок.
– Василий, у тебя нож есть?
– Не положено штрафнику.
– Я тебя не спрашиваю, что положено, а что не положено. Острое что-нибудь есть?
Василий со вздохом полез в кабину, покопался там и протянул Михаилу перочинный нож.
– Ну видишь, а говорил «не положено, не положено»… Вот заложу я тебя особисту.
– Ты же сам попросил, – растерянно проговорил Василий.
– Успокойся, пошутил я, – усмехнулся Михаил.
Лезвие у ножа было короткое и туповатое, но кусок резиновой трубки Михаил отрезал. Надел отрезок на концы перебитого бензопровода. Закрепить бы их чем-нибудь. От вибрации мотора резина соскочить с трубки может, тогда опять садиться придется. Но дважды с вынужденной посадкой вряд ли повезет.
Михаил снял сапоги, стянул бриджи.
– Ты чего удумал? – изумился Василий.
Михаил молча отрезал завязки от исподнего у щиколоток и снова обулся. Уже бывшими завязками туго перетянул концы резиновой трубки. Может – и ненадолго, но сколько-то продержится, глядишь – успеем долететь.
– Похоже, исправил я двигатель. Когда вылетать будем?
– Может, ночи дождемся? Днем или с земли собьют, или «мессеры» в воздухе настигнут.
– Так-то оно так. А тут днем немцы на нас наткнуться могут или местные жители.
– Что предлагаешь?
– Сейчас и взлетать. На бреющем, над головами. Глядишь, на наглости и вывезет.
– Рискованно.
– Конечно! А без риска на войне как? Давай выкатим его на поляну.
Летчики, пригнувшись, обошли ближнюю полосу леса – никого. Вернувшись, они ухватились за хвостовые элементы биплана, напряглись и, крякнув, сдвинули самолет с места. Дальше – легче. Уже меньшими усилиями они вытолкнули его из-под деревьев.
– Ты прокручивай винт, – предложил Михаил Василию, – а я ручным шприцем подкачаю.
Михаил забрался в кабину, открыл бензокран, подкачал ручным насосом бензин. Василий несколько раз провернул воздушный винт.
– Зажигание!
Михаил включил оба магнето, Василий с силой дернул за лопасть винта и отскочил. Мотор чихнул и завелся. Завелся! Михаил чуть не заорал от радости.
Василий обежал самолет, держась от винта подальше, и забрался в кабину. Михаил услышал, как щелкнули замки привязных ремней.
– Поехали! – почти по-гагарински крикнул Михаил и добавил газу.
Самолетик выбрался на поляну и начал разгон. Михаил поглядывал на указатель скорости. Пора! Пилот плавно потянул на себя ручку, и «У-2» легко взмыл в небо. Михаил посмотрел в зеркальце заднего вида, установленное на стойке центроплана. В нем было видно довольное лицо Василия. Ох, рано успокоился штурман, надо еще до своих долететь, а это сложно. Самолетик фанерный, защиты броневой, как у штурмовика, нет, и скорость маленькая – максимальная, при полных оборотах мотора – всего-то 150 километров. Но на таком режиме можно лететь не больше пяти минут, иначе мотор перегреется, а нормальная, эксплуатационная, – 110 километров в час. А это, как ни крути, отличная мишень для желающих пострелять!