«Поздно искать оправдания, Рубикон перейден. Когда-нибудь Вика поймет и, возможно, все-таки простит. Или хотя бы просто поймет, что другого пути не было».

Примерно так думалось Грину, когда серьезный до комичности капитан Рабинович лично застегивал наручники у Фила на запястьях, а хмурый Учитель пытался успокоить впавшую в тихую истерику Вику. Нет, она не плакала, просто была в шоке, отчего ее трясло, как приговоренного на электрическом стуле.

И хорошо, что не плакала. Грин точно знал, что игра стоит свеч и в то же время не стоит ни одной из Викиных слезинок. Такой вот парадокс.

«Выдержав испытание, ты станешь великим героем, Грин, – торжественным тоном заявил не вовремя проснувшийся голос извне. – Я это предвижу».

«А я предвижу, что ты просто пытаешься меня подбодрить. Ведь твои предвидения избирательны и краткосрочны, ты сам говорил. Не трудись, я и без тебя знаю, кем стану и почему. Испытания тут ни при чем. Они закаляют характер и, как известно, делают нас сильнее, если не убивают. Но великим они никого не делают. Величие героя определяется величием его врагов, только и всего».

«Глубокая мысль».

«Жаль, не моя. И вряд ли она когда-то будет применима к моей скромной персоне. Я собираюсь лишь сделать то, для чего, видимо, и родился. Подготовить почву для того, кто сумеет сравниться с врагами».

«Нет, Грин, схалтурить не получится. Ведь врагом для тебя отныне становится почти весь мир. От Вики и бойцов Ворона до чужаков – Магнуса Арта Первого, главы змеиного клана, и Шу Лай Яна, главы клана виверров. А где-то между ними затаился еще и настоящий провокатор, тоже довольно крупная и коварная фигура. Тебе придется победить их всех. Людей – морально, чужаков – в бою. Ну, и кем ты будешь после этого? Разве не героем?»

«Все, хватит! Тошнит уже от пафоса. Не мешай арестовываться».

На самом деле Грина не тошнило. Да и если бы тошнило, он вряд ли заметил бы это. Конкретно в тот момент ему вообще было по барабану практически все, что с ним происходило, происходит и произойдет. Он временно плевал и на высокую миссию, и на величие врагов, и на предсказания мистических союзников. Когда он покидал кубрик, его волновало и мучило только одно: ему было очень стыдно перед Викой.

Даже когда за Грином захлопнулась тяжелая дверь карцера, в душе у него не появилось никаких эмоций, кроме стыда, а в голове никаких мыслей, кроме строчки из песни: «…Я пришел сюда сам, и мне не уйти, потому что именно здесь сходятся все пути…»

9. Москва, сентябрь 2014 г

Учитель постучал в дверь кубрика 112, подождал немного и постучал снова. Вика подошла только после третьей серии бодрых постукиваний. Она приоткрыла дверь на дюйм, заглянула в щелку одним глазом, но, увидев, что это Учитель, открыла дверь полностью.

– Входи.

– Ты готова?

Лейтенант вошел и смерил Вику оценивающим взглядом. Пока она была не готова ни к подвигам, ни к обороне. Стояла перед Учителем в трусах и майке, понурая, с всклокоченными волосами, припухшими веками и воспаленными глазками. Но вряд ли она недавно встала. Скорее не ложилась. Или легла, да так и проворочалась всю ночь без сна. Учитель молча покачал головой, открыл дверь в душ и отвел туда Вику за руку.

– Разденешься сама?

– Кофе сделай, если не трудно, – тихо попросила Вика и, не дожидаясь, когда Учитель выйдет из ванной, стянула майку и взялась за трусы.

Лейтенант покачал головой (ох, уж эти барышни в печали!), вышел на кухню и щелкнул выключателем чайника. В таком простецком отношении Вики к Учителю не было ничего особенного. Во-первых, он годился ей в отцы (в очень молодые, ему было чуть за сорок, а ей слегка за двадцать, но все-таки), во-вторых, они как-то сразу нашли общий язык, и, в-третьих, только Учитель открыто поддержал Вику, когда она отказалась поверить в предательство Грина. Как считал Учитель, для близкой дружбы без интима причин вполне достаточно.

Чайник вскоре вскипел, кофе растворился, а Вика все еще торчала под душем. Учитель ее не торопил. На прием к генералу Алексееву они шли без записи, поэтому в котором часу штабная охрана выставит их вон, в девять ноль-ноль или в полдень, не имело значения. Лейтенант не верил в успех безнадежной попытки прорваться к генералу и попросить у него защиты для Грина. Но ведь попытка – не пытка. Тем более когда друг просит поддержки, а в твоем распоряжении законный выходной.

– Афанасьева! – вдруг послышался из коридора голос Ворона. – Ты дома? В душе, что ли?

Воронцов прошел в кубрик, воровато оглянулся на входную дверь, затем на дверцу ванной, но вовремя заметил хозяйничающего на кухне Учителя и мгновенно переменился в лице, походке и жестах. Заодно явно изменил намерения.

– Привет, командир, кофе хочешь? – Учитель поставил три чашки.

– Не хочу. – Воронцов сунул руки в карманы и прислонился к кухонному косяку. – Проведать решил. Как она?

– Нормально, выживет.

– А ты чего тут, сопли ей утираешь?

– Кофе подаю. – Учитель поднял на Ворона насмешливый взгляд. – Ревнуешь, что ли?

– Чего? – Воронцов удивленно похлопал глазами.

– Ничего. – Учитель спрятал ухмылку. – Расслабься, командир, я для нее очень старый. Ты, кстати сказать, тоже.

– Я что-то не понял, Учитель, что за гнилой базар? – В голосе майора послышались нотки недовольства.

– Думаешь, не заметно, как ты на нее косишься? – Учитель махнул рукой. – Ладно, проехали.

– Нет, притормози, ничего не проехали. – Ворон наклонил голову и уставился, как одноименная птица, будто прицеливаясь, какой бы глаз выклевать этому слишком зоркому Учителю. – Говори, раз уж начал. Чего ты там заметил? Как я на нее гляжу?

– С мужским интересом. – Учитель налил себе кофе и уселся за столик. – Только не получится ничего, командир. Она Грина любит. Знаешь, что такое любовь?

– А-а, – Воронцов скривился, – не гони волну, лейтенант, какая любовь на войне?

– На войне с этим туго, – согласился Учитель. – Но случается. Мы собрались к Алексееву, пойдешь с нами?

– Почему через голову? – насупился Воронцов. – Устав забыли?

– Мы по личному. Вика хочет генерала к совести призвать, чисто по-человечески. Грин ведь жизнь ему спас.

– А генерал, думаете, с памятью поссорился? Только зря время потратите, да еще и личные дела себе попортите. Оно вам надо?

– Мне все равно, а Вике надо.

– И ты, как верный друг, решил ее поддержать, – констатировал Воронцов и хмыкнул. – Ну, и у кого из нас мужской интерес?

– В этом вся разница, Ворон, – спокойно ответил Учитель. – Я хочу помочь Вике парня из беды вызволить, а тебя ситуация вполне устраивает. Засудят Грина, влепят ему пулю в лоб, и все, Вика свободна, можно будет приударить, когда траур снимет.