Тристан поднялся по ступенькам трапа и сел рядом с ней. Она отодвинулась подальше и вцепилась в перила.
– Я пришла сюда извиниться, – сказала она, не глядя на него. – Ты пытался помочь мне во время той гонки, а я… я этого не поняла. Впредь я буду внимательна.
Он скрестил руки на груди.
– Мне надо было включить запись? Похоже, Никс нечасто признается, что была неправа.
Чейз с трудом сдержала ухмылку.
– Это ты про Сильф подумал. Я постоянно бываю неправа. Просто обычно это происходит так быстро, что никто не замечает.
Она имела в виду полеты, но у ее фразы оказалось другое значение. Чейз и на земле слишком быстрая. Слишком быстрая с людьми. Но с другой стороны, замедление делает тебя уязвимой. Как сейчас.
Что происходит? При каждом разговоре с этим парнем она изливает свои чувства!
– Мне пора, – сказала она, но он схватил ее за руку.
– Никуда тебе не пора.
– Ты понятия не имеешь, что мне надо сделать.
– Ну, так я не приму твоих извинений, пока ты не объяснишь, что значит «за смелость платим».
Она высвободила свою руку и покосилась на него.
– Мне не важно, примешь ли ты мои извинения.
На самом деле ей это было важно. Она остро это ощущала. Она была идиоткой… плохим пилотом. А это – единственное, кем ей непозволительно быть в «Звезде».
Он посмотрел на нее, подняв брови, словно все это знал, – и стал ждать ее ответа.
– Эти слова… «за смелость платим»… это папа сказал мне в тот день, когда я заработала вот это. – Она продемонстрировала шрам у себя на руке. – Я пыталась пройти тренировочное минное поле для новобранцев у него на базе. У меня не получилось.
– И что было потом?
Она чуть было по привычке не отрезала: «А это не твое дело». Только вот ей вроде как хотелось все рассказать. Этот Тристан своими невинными вопросами и неосуждающими взглядами принес в ее жизнь такое вот освобождение. Если бы только ей удалось разговаривать с Пиппином так, как она открывается с Тристаном!
Она встретилась взглядом с Тристаном – медленно. Осторожно.
– Я почти истекла кровью. Мне пришлось делать переливание. А очнулась я уже в нескольких тысячах километров. Снова в квартире моей мамы. – Чейз вспомнилось ощущение дезориентации, бинты – и пересохшие слизистые от висящего в воздухе дыма. – В следующий раз я разговаривала с ним…
– Несколько недель назад?
– Это настолько понятно? – Она глубоко вздохнула. – Я была ему там не нужна с самого начала. Понятия не имею, с чего он меня пригласил. – Чейз сопоставила все события, которые привели в ее жизнь Торна. А потом оказалось, что она заново их переживает. Вслух. – Через шестнадцать лет после бомбардировки Филиппин какой-то идиот-журналист купил имя пилота, сбросившего ту бомбу. Я не знала, кто мой отец, пока не увидела его по телевизору: он говорил ту речь.
Она бросила взгляд на Тристана. Тот медленно кивнул, показывая, что знает, о чем она говорит.
«Я горжусь тем, что послужил своей стране настолько основательно», – сказал Торн, демонстрируя идеально стальной взгляд. Может, Чейз посчитала бы его чудовищем вместе со всеми остальными, вот только у нее рядом уже было одно чудовище, дымившее, словно фабричная труба.
– Дженис свалилась с дивана, когда его увидела. Прожгла сигаретой ковер.
– Дженис?
– Моя мать. Она велела мне ему написать. Хотела получить денег, а у него на мундире было столько блестящих звезд! – Чейз пожала плечами. – Я сказала ему, что хочу стать пилотом, и он угнал мою мечту. Муштровал меня все лето, словно собирался помочь попасть в армию, а потом вернул обратно, когда я провалилась.
Она глубоко вздохнула и заполнила те пробелы, о существовании которых даже не подозревала.
– Вот и вся моя мелкая трагедия. Вчера я не хотела ставить жизнь Пиппина под угрозу. Просто порой у меня появляются… слепые пятна. – Она скрестила руки на груди. – Я знаю, как стать лучше.
Но сначала ей надо заткнуться. Почему это так сложно? Она поднесла руку к голове – и одновременно это сделал Тристан. Их пальцы встретились на ее шишке. Прикосновение к Тристану не вызывало удара током. Нисколько. Все было гораздо хуже: это было приятно. Ей пришлось бороться с желанием положить голову ему на плечо и замереть.
– Извини, что отключил тебя, – сказал он. – Я пытался не испортить тебе лицо.
– Очень зря. Если бы ты меня изуродовал, то заработал бы у Сильф очки.
– Сильф меня жутко пугает. И Ромео тоже, хоть он по-прежнему ею интересуется. Нет ничего более пугающе-манящего, чем блондинка-амазонка.
– Сильф была бы рада это услышать. Бунтарь зовет ее «пилот истребителя Барби».
– Лучше не скажешь. А как насчет тебя?
Она потерла ботинки носок об носок.
– Мне Бунтарь дает более противные прозвища.
Он попытался замять неловкость, что было довольно мило.
– Но в тебе нет ничего поддельного. Нет предсказуемого. Делает тебя потрясающим пилотом. Ты ведь знаешь, что кое для кого здесь стала живой легендой?
О! Теперь пошел обмен любезностями! Чейз прикусила грозящие растянуться в улыбке губы и в это мгновение почувствовала, как открылась какая-то дверь между ними: их соединил их собственный легкий ветерок.
– Если я такая легендарная, то объясни мне, что было до того, как мы начали гонку. Когда ты отстал. – Тристан отвел взгляд, но она не замолчала. – Ты летал не как всегда. Пусть я и не смотрела записи твоей манеры, но видела достаточно и знаю: у тебя естественный наклон крыльев.
– Неэкономный расход топлива, – механически отозвался он.
– Это – твое. Не борись со своей манерой пилотажа.
– Это ты поделилась крохами своей мудрости?
– Это весь сухарик, Тристан, – ответила она. Он чуть не засмеялся, и ей захотелось спросить почему. – Это нервное? Ты в небе вспоминаешь МАВС?
– Да… но я уже вроде как справляюсь. Кажется, больше это меня из колеи не выбьет.
– Тебе надо изгнать призрака. Я делаю именно так, – призналась она. – Хотя не стоит называть его призраком: он ведь не умер. Пока еще. – То, с какой легкостью она упомянула об отце, так поразило ее, что она добавила: – Кейл говорит, что я летаю, как Торн. – Она тряхнула головой. – Господи, не понимаю, почему я тебе все рассказываю. Честно, когда я рядом с тобой, у меня начинается недержание правды.
– Я не заинтересован. С посторонними легче разговаривать.
– Может быть.
Она посмотрела на узкую кабину «Феникса». Она напомнила ей сердечный круг Психички… или круг доверия… или как там она его назвала. Чейз до сих пор не могла понять, как это они могут оказаться взаимозаменяемыми. Любовь – это одно: что-то плюшевое и мягкое. А вот доверие было реальным и редкостным – и в него она верила. Доверяет ли она Тристану? Можно ли ему доверять? Она ведь его почти не знает!