Хрустальный купол, которым Чейз так долго закрывалась, раскололся. Осыпался. Теперь она была открыта жестокому ветру. Чувствам. Порыв ветра заставил растрескаться засохшую у нее на руках кровь, пока она рисовала на крупном песке сердечный круг Ритц.
В центре она написала «Генри».
И заплакала.
Вертолеты прилетели с оглушающим ревом. Два приземлились у «Дракона», а третий завис в воздухе, взбив поверхность озера в белую пену. Она увидела, как ее ищут спасатели. Увидела, как они бегут вдоль берега. Это были взрослые, а не кадеты. Настоящие летчики, которыми все у них в академии только притворялись.
Чейз встала, и один из медиков закутал ее в тепловую пленку. Он довел ее до одного из вертолетов и закрепил на носилках, приподняв ноги. Он светил фонариком ей в глаза и задавал вопросы. Много, много вопросов. Она не стала даже в них вслушиваться, не то что отвечать.
Через открытую дверь Чейз смотрела, как с вертолета, зависшего над местом крушения, «Дракона» поливают белой пеной.
– С тобой все будет хорошо, – сказал ей медик. Она начала хохотать, и этот звук даже ей самой показался больным. – Она в шоке! – крикнул он пилоту. – Летим!
Они взлетели в тот момент, когда в кабине сработала тревога. Чейз забилась: она была уверена, что красный беспилотник вернулся, чтобы ее прикончить.
– Он вернулся! Вернулся.
Медик удержал ее на носилках.
– Это военный маяк, – сказал он. – Неопознанных ЛА поблизости нет. – Он прижал ей руки и наклонился слишком близко, окликая пилота. Его голос ударил по ней, как пощечина. – В чем дело?
– Угрозу терроризма повысили до «высокой». Президент Грейнор обращается к нации. Он объявил чрезвычайное положение.
Мозг Чейз цеплялся за вопросы, не понимая их. Откуда президент узнал? Сколько она провела на берегу? Что происходит?
– А что от генерала Торна? – проорал медик пилоту. – Война?
– Грейнор говорит, что конгресс сейчас заседает, – прокричал пилот в ответ. – Скоро объявят.
Чейз зажмурилась, совершенно сбитая с толку. Она неожиданно начала дрожать. Она чувствовала, что «война» – такое короткое слово! – пытается затмить аварию, но не может. Это слово не может тронуть Пиппина. Чейз ему не даст.
– Где мой ОРП? – спросила она.
– В другом вертолете, – ответил медик.
Он без предупреждения всадил ей в руку шприц. Забытье стало наплывать на нее, так что остальные его слова долетали до нее неравномерно.
– Вот что… получаем… позволяя ребятам летать.
Кроны деревьев были слишком близко. Бунтарь орал ей снова и снова, но его предостережения были очевидными. И неправильными. Он все говорил неправильно.
– Заткнись! – завопила она ему.
Ее вспышка ушла в ее мышцы, в ее нервы. Она дергалась. Билась.
Падала.
ОПЯТЬ.
Ее крыло задело вершину изумрудно-зеленой сосны и отлетело, уходя за лес вспышкой оранжевого пламени цвета курток строителей. На Чейз не было визора. И шлема. Она стерла пот, застилающий глаза, и с изумлением обнаружила, что она вся мокрая, а руки у нее трясутся.
– Соберись! – проворчала она.
США вот-вот вступят в войну с Новым восточным блоком, а где она? Застряла в чертовом тренажере-центрифуге.
Она заслонила глаза от ослепительного света и распахнула дверь.
Бунтарь налетел на нее.
– Сколько раз ты собираешься опускаться слишком низко? Я тебя предупреждал! Я даже давал тебе отсчет до земли, чего Сильф, кстати, никогда не требуется. КАК Я МОГУ ТЕБЕ ПОМОГАТЬ, ЕСЛИ ТЫ НЕ ЖЕЛАЕШЬ СЛУШАТЬ?
Чейз низко опустила голову, но не от стыда. И не от беспомощности. Это была ярость.
Бедняга Бунтарь.
Она отвела руку и ударила его в лицо так, что он взвыл и рухнул на колени. Адриен попыталась вмешаться, но Чейз отбросила ее ласковую руку.
– Я не могу летать в этой глупой машине. – Чейз указала на центрифугу «Звезды». – Мне нужно в истребитель.
«Мне нужен «Дракон». И Пиппин».
Эти слова не вырвались на свободу, но и в глубине не остались. Они выплыли на поверхность и полились слезами. Руки не действуют. Ноги слабые. Она тяжело села и закрыла лицо руками, ощущая воспаленную кожу под глазами и усталость, которая теперь окутывала ее, словно кошмар. Чувствовать так много было невероятно утомительно. Если бы она могла отключить все эмоции, то так и сделала бы.
Именно это она и пыталась сделать.
Бунтарь поднялся на ноги. У него из носа шла кровь.
– Кажется, не сломала.
– Что тут происходит? – Доктор Ритц ворвалась в комнату и моментально стала осматривать Бунтарю лицо. – Это ты сделала?
– Он споткнулся о мой кулак, – сказала Чейз.
– Ну, ты только что добавила себе лишнюю неделю, кадет Харкорт.
Чейз застыла.
– Неделю? Да все закончится в считаные дни!
Ритц обратилась к Бунтарю, игнорируя Чейз:
– В лазарет, а потом – отдыхать. Когда тебе снова лететь?
Бунтарь посмотрел на часы.
– Через пять часов.
– Иди.
Ритц повернулась к Адриен, а Чейз смотрела, как уходит Бунтарь.
По дороге из комнаты он налетел на два стула – и это не было связано с его носом. Он тоже был выжат. Все безумно устали, особенно Сильф и Тристан. Торн приказал, чтобы один «Стрикер» постоянно наблюдал за демаркационной линией. Одному самолету не справиться с флотом вторжения, но в условиях, когда радио выдает бессмыслицу, а спутники отказали, «Стрикеру» надо вернуться в «Звезду» с предупреждением – предупреждением, которое отправит всех по убежищам.
«Пегас» и «Феникс» несли дежурство по двенадцать часов уже пять дней – с того момента, как гибель Пиппина превратила Вторую холодную войну в открытый конфликт. И на этот раз никаких подписок о неразглашении не было. Все про всё знали. Про Жи Сюнди, про беспилотник, про крушение.
Про Пиппина.
Чейз посмотрела на стол Адриан. Пожилая инженер не включала звук, но Чейз все равно видела безумные новостные передачи. Всеобщая паника. Налеты и истерия – не говоря уже о мрачных речах президента Грейнора, во время которых он вцеплялся в кафедру так, что костяшки белели.
Но на этот раз на экране был новый кошмар.
Три брата и мать Пиппина втиснулись на обшарпанный диван. Его мать закрывала лицо рукой.
– Что это? – выпалила Чейз, прерывая спор Ритц и Адриен.
Они проследили за взглядом Чейз – и Адриен прикоснулась к углу экрана, включая звук.