Он и попытался, с понятным результатом.
Оставалось выяснить, кто же убил и его, и короля…
Приходили соседки тетушки Меди. Вроде то за мукой, то за солью, то еще за чем, а на мордах так и читается: 'Простите, что беспокою вас во время вашей семейной драмы, но мне так любопытно…'.
С этими разбирается Иннис, вежливо вручая каждой просимое и выпроваживая за ворота. Я бы их просто поленом гнал…
Потом является отлежавшийся Муся и начинает призывать жену.
За воротами.
Это, конечно, правильно, но ведь есть — я! Я прицеливаюсь в него поленом, попадаю, конечно, и будущий холоп удобно устраивается в той же луже.
Тиррима ничего не слышит, сонное зелье сбоев не дает.
И последним приходит птица иного полета.
Рясоносная гадина с отполированной чешуей! Служитель Светлого Святого. Чего ему надо?
А вот того. Пришел проводить беседу. Донесли ему, что прислужник под забором валяется, вот он и явился. С этим типом разбирался я. Тетушка Меди рвалась в бой, но мы с Инни ее не пустили, побоялись за здоровье старушки.
Вот где у людей совесть?!
Видели же, что девчонка связалась с тварью!? Видели.
Понимали, что за этим стоит Храм, семья‑то не бедная. Тетушка Меди умрет — все достанется поровну дочери и сыну. А все, что дочкино, так и Мусино. А Мусино — считай, Храмовное, честным трудом нажитое и уже в кармане ощущаемое.
А терять‑то не хочется, а Тиррима удрала… они ж с Мусей и жили при Храме, чуть ли не на всем готовеньком. Тетушка Меди, видите ли, отказалась содержать дочурку, сама та толком не зарабатывала, а Мусю вообще в дом не пускала.
Все видели, всё понимали — и хоть бы одна тварь помогла! Так нет же!
Ни один!
Ни разу!!!
Ничтожества…
Так что к служителю я выхожу сам. За ворота палисадничка, не в дом же пускать такую заразу, потом не отмоешься.
— Дитя света, нехорошо это!
Ни здрасте, ни как дела…
Смотрю пристально, в упор.
— Да, вы знаете, светлый, я тоже думаю, что это очень, очень плохо.
От такого согласия, храмовник на миг замирает.
— А…
— Это же ваш ученик, а какой пример он подает людям?! Ужасно, просто ужасно… Ломится в дом к почтенной женщине, грозится ее убить, кулаками машет Тетушка Меди — человек пожилой, много ли ей надо? Сейчас удар хватит — Храм век не отмоется!
— Наш ученик?
— Ну да, там, под забором пьяный лежал… Лось такой, с брюшком.
— Дитя света, а ты кто такой?
— А я племянник соседки брата жены сына тетушки Меди.
Явно у служителя сегодня день окуня. Глаза выпучены, жабры хлопают…
— Э…
— Одним словом — родственник. Так вы своего умничка заберете? А то нехорошо… подрывает у народа доверие к Храму!
— И жену его заберу, — вставляет свои два медяка служитель, понимая, что от меня больше ничего не добиться.
Я развожу руками.
— Жену отдать не могу. Не брал.
— Здесь ее мать живет. Я должен поверить, что она в другом месте?
— Так а что ж она не с мужем? — удивляюсь я. — И почему вы ее тут ищете?
— Э…
— Дайте, додумаюсь! Она сбежала…. от любви?
Служитель понимает, что договориться со мной не выйдет. Тем более, что я говорю громко, четко, начинает собираться народ, все перешептываются… не любят тут Храм, ой, не любят.
Да и не за что.
— Только служитель, я вот это из лужи тащить не буду, — предупреждаю я, — и вам не советую. Пусть само приползет, как проспится?
Служитель соглашается.
А что ему остается делать? Упрекать меня, что я отношусь к Храму без уважения?
Позвольте, я уважаю Храм! Он же еще стоит? Вот!
Но тащить вот это грязное и вонючее… это Храм меня не уважает! И себя — тоже!
Служитель уходит несолоно хлебавши, а я решаю, что надо поговорить с тетушкой Меди. Та устала и расстроена. Прячется в комнате и горюет над чашкой с отваром.
— Алекс? Заходи…
— Тетушка, нам надо поговорить.
— Надо, сынок…
Излагаю я кратко. Тирриму так оставлять нельзя. Вообще. Любой мужчина, Который поднимает руку на женщину — это уже не мужчина. Это гнусная скотина и долг любого человека — раскрыть его свинячью сущность миру. К тому же, рано или поздно, он не рассчитает сил и просто убьет девчонку. А тетушку Ммеди и убивать не придется — сама от горя помрет.
Из этого положения есть выход.
Тирриму надо развести с этим типом. Но!
Своих мозгов не добавишь, она обязательно во что‑нибудь да вляпается, а потому после развода поедет с Иннис. В Андаго. Как и вы, тетушка Меди. Подальше от храмовников и прочих тварей. Там тихо, спокойно, вам там хорошо будет.
Тетушка слушает с сомнением.
— Алекс, у тебя все так легко. А люди… они же живые…
Вот уж это не проблема. Особенно для некроманта.
— Но так у вас идея не вызывает отторжения?
— Нет… но Иннис…
— Она уже согласна. И даже рада будет. Сами с ней поговорите.
Я пока с Иннис не говорил, но… почему бы и не тетушка Меди? Уж всяких Сидонов она точно к девочке не подпустит! Ожглась на дочери, над Иннис трястись станет!
Навещаю Иней.
У девочки предложение вызывает восторг. Конечно, Андаго она очень любит, но вот возвращаться туда — сейчас?
Слишком много неприятных воспоминаний там живет. А из хорошего — один призрак. Маловато для уюта и покоя.
Я успокаиваю Иннис, целую ее в лоб — и быстро удираю. Потому как поцеловать ее мне хочется вовсе не по — братски. Скотина я‑таки. Еще какая скотина…
* * *
Бандиты меня ждут. Недовольные, конечно, но… видимо, я их хорошо напугал. В темноте виднеются три силуэта. Кажется, троих я напугал… смертельно? Или нет?
А, плевать.
Трущобной крысой больше, помойной тварью меньше…
— Мы тебя вчера ждали…
— Значит это — за обманутую надежду.
Денег в кошельке, который я им протягиваю, хватит на месяц скромной жизни. Откуда?
Да вот от других таких ночных стригалей. Пройдешься так ненароком по трущобам — и каждый будет рад помочь бедному заблудившемуся аристократику. Подать… поддать на бедность.
— Что с Андаго?
— Таверна 'Королевская звезда'.