Купцы, которые переводили свое богатство в покупку земельного участка, следовали тому же самому образу действий.
Часто получалось так, что одной и той же семье принадлежало поместье, ее члены занимались сбытом продуктов, выращенных на землях их поместья, или занимались их сдачей в аренду за деньги, а также обучали своих сыновей по классическим трактатам в расчете на получение должности в государственных учреждениях. Отказавшись от услуг земледельцев, государство теперь обрело опору в лице преданных ему влиятельных семей, видевших в нем вооруженного защитника и источник выгодных должностей. Такой порядок императорского контроля сохранялся на всем протяжении истории последующих династий.
Двойственная роль династии Цинь как эталона империи и одновременного объекта критики получила отражение в исторической мифологии, со временем возникшей вокруг нее. Ее стремительный подъем и крушение оставили отпечаток на всем последующем осмыслении китайцами исторического явления под названием Цинь и самой природы империи.
Через четыре года после кончины первого китайского императора в 210 году до н. э. его вновь провозглашенная империя рухнула в пламени массового восстания. Ее когда-то непобедимые армии терпели поражение за поражением, ее заново построенную столицу спалили дотла, а последнего правителя династии Цинь мятежники умертвили. Причины этой катастрофы служили постоянной темой для обсуждения в начальные десятилетия существования династии Хань. В то время как участники тех умозрительных размышлений зачастую декларировали предполагаемые нравственные или интеллектуальные пороки, такие как чрезмерно жестокие законы и отрицание мудрости предыдущих поколений, археологические и письменные свидетельства обнажают их критические замечания как корыстную пропаганду представителей династии Хань, имеющую лишь косвенное отношение к политике правителей Цинь или ее провалам. На самом же деле правители династии Хань с самого начала практически без изменений пользовались опытом династии Цинь, а от нескольких нововведений, таких как упрощение законов и учреждение феодальных владений, они в самом скором времени отказались.
Итак, почему же династия Цинь потерпела неудачу? Самое глубокое видение корней ее катастрофы появилось к тому же раньше всех других. В своем сочинении, составленном спустя всего лишь пару десятилетий после краха Цинь, ученый по имени Цзя И, живший в самом начале правления династии Хань, утверждал: «Тот, кто завоевывает земли других народов, отдает приоритет обману и силе, а тот, кто несет мир и стабильность, чтит повиновение власти. Другими словами, это означает, что для захвата и предохранения того, что вы захватили, используют разные способы действий. Правители династии Цинь порвали с периодом Сражающихся царств и стали править всем миром, но они оставили неизменной свою политику и не поменяли свое правительство. Таким образом, они пользовались одними и теми же средствами и когда покоряли соседние народы, и когда пытались держать их в повиновении»14.
При всех далекоидущих намерениях реформ представителей династии Цинь, с их видением нового мира, где эталоны мер и весов, законы и истины проистекают из единственного источника, проводники этих реформ в неизменном виде перенесли основные учреждения и методы Сражающихся царств на почву своей империи. Прямое управление домашними хозяйствами земледельцев, призываемых на военную службу, сохранялось в качестве организационного принципа государства. Зато из тех, кто нарушал все существовавшие законы, образовался мощный резерв для привлечения к рабскому труду. Больше не нужная для ведения войн с соседними государствами, эта гигантская машина для извлечения услуг превратилась в инструмент, занимающийся поисками занятия для себя.
Для того чтобы чем-то занять этих бездельников призывного возраста, правители государства Цинь занялись энергичным расширением своей территории и масштабным строительством. Логика таких действий по большому счету состояла в том, чтобы занять делом учреждения, доставшиеся от Сражающихся царств и оказавшиеся устаревшими вопреки своим собственным достижениям. Армиям поручили крупные, бессмысленные экспедиции на юг, север и северо-восток. Взялись было за колоссальные проекты строительства дорог, новой столицы и усыпальницы первого китайского императора. К северной границе отправили трудовые бригады, перед которыми поставили задачу по объединению старинных оборонительных объектов в первую Великую Китайскую стену. Созданное для ведения войны и экспансии, государство Цинь растратило впустую свою силу (и вызвало отчуждение со стороны недавно покоренных народов) на сражения и территориальные приобретения, когда уже совсем не осталось народов, покорение которых еще имело смысл. Мятежи недовольных трудовых бригад переросли во всеобщее восстание циньских чиновников и народа против своих правителей, и первая Китайская империя потерпела поражение в пламени гражданской войны спустя всего лишь пятнадцать лет после ее образования.
Правители династии Хань, хотя и считавшиеся наследниками династии Цинь, должны были отмежеваться от катастрофы первой императорской династии, потерпевшей крах. Однако им не удалось избежать фундаментального противоречия, когда они переняли опыт правителей Цинь, пусть даже осуждая их. Правители династии Хань в конце концов разрешили это противоречие, прекратив критику циньских учреждений и вместо этого сделав козлом отпущения первого китайского императора. Неудачи династии Цинь объяснили жестокостью и манией величия ее основателя, а также дикостью ее политической традиции. Результатом стало появление мифа о жестоких законах правителей Цинь, которые подвергали свирепым нападкам интеллектуальное и политическое наследие Китая. Правители династии Хань выставляли себя в образе покровителей классических интеллектуальных традиций и нравственного правления, которые первый китайский император попытался уничтожить.
Этот миф, однако, служил лишь прикрытием противоречия в позиции правителей династии Хань. В описании первого китайского императора как чудовища писатели династии Хань наряду со своими коллегами, творившими при более поздних династиях, разработали литературные приемы, с помощью которых политика, представлявшаяся эталоном имперской практики и идеологии, выглядела свидетельством мании величия и злодейства. В результате получилось, что на протяжении всей истории имперского Китая фактические особенности политической системы, определенной первым китайским императором, осуждаются, как преступные. На их месте соорудили морализаторский фасад, который кое-кто описывает как «ханжескую апологию» китайской политической традиции. Тем самым вся остающаяся история имперского Китая подпадала под влияние ложного сознательного обвинения, сосредоточенного на создании чудовища из человека, построившего самую модель имперского правления.
В качестве примера можно привести древнейшие летописи, авторы которых описывают завоевательные походы правителей Цинь как попытку навязать волю первого китайского императора Небесам и Земле в ходе войны против самой природы. Цзя И описывает, как первый китайский император «сломал свой длинный кнут, чтобы погнать вселенную перед собой», «порол весь мир» и «встряхнул все четыре моря»: «Он повалил знаменитые стены, перебил местных вождей, собрал все оружие мира в Сяньяне, где переплавил его в колокола и отлил двенадцать статуй гигантских мужчин, чтобы ослабить простой народ. Тогда он перешагнул через гору Хуа как будто через свою городскую стену и использовал реку Хуанхэ в качестве своего рва с водой. Опершись на эту высокую стену, он пристально посмотрел вниз в бездонные глубины и подумал, что теперь ему ничто не угрожает»15.