В ходе своей поездки по покоренным территориям первый китайский император, когда он взбирался на горы и оставлял на их вершинах письмена в память о своих свершениях, он к тому же вносил пожертвования или делал подношения основным местным божествам, например Восьми Духам в Ци. Он выполнил жертвоприношения фетиань на горе Тай и на горе Лянфу, в очередной раз проявив самые высокие духовные способности, позволяющие ему приносить пожертвования в отдаленных от столицы династии Цинь районах. Кроме того, он ввел стандарт культов основных гор и рек и постановил, какие господствующие местные предметы должны получать пожертвования, то есть местные предметы, естественным образом появившиеся на территории его вотчины.
Единственным предметом священного пейзажа, находившимся ближе всего к столице, оказалась гора Хуа. Последняя возможность императора присвоить ритуальное для его города значение заключалась в том, чтобы придать семи мелким рекам, протекавшим рядом с Сяньяном, – Ба, Чань, Чаншуй, Фен, Лао, Цзин и Вэй, – тот же самый ритуальный статус, который полагался, по его правилам, крупнейшим рекам. Но им не досталось всех подношений, полагавшихся действительно великим рекам29.
Таким образом, и в царстве Цинь, и на покоренных им территориях политика в духовной сфере сводилась к признанию и рациональному использованию существующих местных верований. В такой политике отразилась не просто централизация власти в новой империи, а еще и особенности естественной географии и разнообразных культовых традиций, устоявшихся за предыдущие столетия. Идет ли речь об общем отсутствии интереса к религиозному ритуалу со стороны первого китайского императора или его абсолютной преданности привитой ему традиции, правители империи Хань совсем по-иному понимали роль столицы как центра высших религиозных обрядов.
Второе ограничение при преобразовании Сяньяна в столицу империи заключается в самих особенностях, которые первый китайский император считал признаками нового стиля столицы: точные копии дворцов, отлитые из отобранного в бою оружия изваяния и перевезенное сюда из других районов население. Первостепенная цель этих предприятий состояла в том, чтобы соорудить монумент победе основателя династии Цинь над другими Сражающимися царствами. Точные копии дворцов и гигантские изваяния служили увековечению этой победы, и тем самым создавалась гарантия того, что та война действительно никогда не закончится в памяти побежденных или победителей. Тем же самым способом в письменах первого китайского императора провозглашалось создание им нового мира, но в них одновременно увековечивался в камне восторг по поводу триумфа династии Цинь над ее соперниками. Следовательно, в столице первого китайского императора во многом нашел воплощение тот факт, что представители династии Цинь не нашли рациональных методов управления покоренными народами и остановились на тех, что позволили им победить эти народы.
Честолюбивую программу построения столицы империи Цинь выполнить не удалось, и в 206 году до н. э. большую часть этой столицы разрушили воины армии Сян Юя. Когда основатель династии Хань Лю Баи принял решение о том, что спокойствия ради следует основать столицу в сердце царства Цинь, ему пришлось приступить к строительству нового города с нуля. Одно из сохранившихся летних пристанищ императора Цинь в виде дворца Синлэ, расположенного на южном берегу реки, переименовали в Чанлэ и приспособили под главный дворец основателя династии Хань. Так на южном берегу реки Вэй появилась столица империи Хань город Чанъань. Здесь ученый классического направления Сушунь Тун, служивший еще при династии Цинь, устроил первый в истории династии Хань величественный обряд, когда все придворные чины простерлись перед основателем этой династии и отдали почести его триумфу30. С этого момента началось возведение столицы империи Хань, старт которому дали во время ритуального представления.
Основателем династии Хань послужил выходец из царства Чу, лежавшего на юге, и решение построить его столицу в долине реки Вэй означало лишение его династии изначальных родных корней. Этот преднамеренный разрыв географических и культурных пут послужил первым шагом на пути создания искусственной имперской культуры, отмеченной отсутствием территориальных привязанностей31. Автор трактата Шицзи-чжуан изображает основателя династии императора Гаоцзу (под этим именем Лю Бан вошел в историю) как человека, не испытывавшего привязанности к семье и дому, и этим фактом объясняется его триумф. Данная грань натуры Гаоцзу проявлялась самыми разнообразными путями.
Во-первых, он одобрил существование мифа о том, что настоящим отцом его был дракон. Такое чудесное происхождение отца не только служило обычным элементом в мифологии, посвященной происхождению мудрецов и династических основателей, но к тому же оправдывало отсутствие привязанности к его земному отцу и отчему дому. В молодости Гаоцзу отказался работать на предприятии его семьи, а вместо этого стал проводить свободное время в попойках и кутежах с приятелями, склонными к прожиганию жизни. Во время его восхождения к власти Гаоцзу даже попытался выбросить своих собственных детей из повозки, чтобы спасти собственную шкуру. Когда его отец попал в плен к Сян Юю, а тот пригрозил его сварить и съесть, Гаоцзу попросил поделиться с ним варевом. Провозгласив себя императором, он щедро наградил одного своего сторонника, убедившего отца Гаоцзу принять подданство его империи, так как на небе могло светить только одно солнце32.
Гаоцзу, не питавший привязанности к своей семье и месту происхождения, в повести Сыма Цяня выглядит антиподом своего главного соперника Сян Юя. На совет, состоявший в том, чтобы после взятия и разграбления столицы династии Цинь там же основать свою собственную столицу, Сян Юй принял решение вернуться в царство Чу, править в своем доме и наделять вотчинами своих союзников на севере Китая: «Стать богатым и знаменитым, а потом отказаться от возвращения в свой старый дом – это все равно что надеть вышитое пальто и выйти прогуляться в ночь. Кто всю эту роскошь увидит?»33 Он не мог ради какой-то империи покинуть свой старый дом. А Гаоцзу смог, и поэтому победа досталась ему. Смысл этой притчи по поводу поведения Гаоцзу состоит в том, чтобы показать важность, придаваемую Сыма Цянем отказу от родственных связей как ключу к образованию империи.
Притом что Гаоцзу большую часть своего времени провел далеко от Чаньаня, строительству нового города как столицы империи была посвящена большая работа. Правительство династии Хань построило там арсенал, зернохранилище и официальный базар, а вот упоминаний о родовом храме обнаружить пока что не удалось, вероятно, потому, что Гаоцзу был простолюдином и не мог проследить свой род дальше деда. Глава правительства по имени Сяо Хэ осуществлял надзор над строительством дворца большего размера, названного Вэйян, осуществлявшимся чуть юго-западнее дворца Чанлэ на холмах Головы дракона, названных так потому, что дракон служил символом императора. На склоне холма оборудовали серию уходящих вверх террас, и роскошный дворец главенствовал над всем городом.
На критику со стороны Гаоцзу по поводу того, что Сяо Хэ транжирит деньги на столицу, в то время как в самой империи еще не все спокойно, Сяо Хэ ответил таким вот образом: «Как раз потому, что судьба империи все еще вызывает сомнения, мы должны строить такие роскошные дворцы и залы. Настоящий Сын Небес собирает все народы в пределах четырех морей в свою семью. Если его существование не будет выглядеть величественным и прекрасным, он не сможет воплотить свою власть, да и оставить своим потомкам в качестве основания для дальнейшего строительства ему будет нечего». Строительство дворца, высившегося над его столицей, служило наглядной демонстрацией власти Гаоцзу и бессмертия династии. Этот дворец служил «фундаментом» империи с императором в качестве центра нового государства. Тогда как автор трактата IV века до н. э. Цзо-чжуань назвал столицу «город с родовым храмом», в словаре времен династии Хань Ши-мин сказано, что «столица – это место пребывания императора»34.