– Я понимаю, что вы по личному вопросу, Светлана… – Искусно подведенные некрасивые глаза Сидоровой сверились с записями в регистрационном журнале посетителей. – Светлана Ивановна Игнатьева. Так что у вас за личный вопрос?
– Это очень личное, – настырничала Света и выразительно смотрела в сторону девушки-секретаря, которая вела протокол. – Мне хотелось бы без посторонних.
Сидорова со вздохом покосилась на помощницу. Та едва заметно кивнула, подняла попку со стула и исчезла за дверью.
– Ну! – совершенно лишенным любезности голосом потребовала хозяйка кабинета и высоко задрала подбородок.
Холеная физиономия Сидоровой Оксаны Степановны все равно не стала красивой, – злорадно подумала Светлана, отчаянно потея в теплом платье – единственном, в которое она влезла сегодняшним утром. – Ухоженная – да. Нарядно и дорого одетая – да. Но как была дурнушкой, так и осталась. Она вот лично даже в этом платье, с толстым животом, и то лучше выглядит. Может быть…
– У вас две минуты, – резко прервала ее размышления Оксана Степановна. – Слушаю вас! Что у вас за дело?!
– Дело в том, что вы, Оксана Степановна, должны мне денег.
Так велел говорить Стас: сразу, без предисловий.
– Ага. И много?
Странно, но она не удивилась, не разозлилась, не развеселилась. Она требовательно уставилась на Свету, явно желая разъяснений.
– Много, Оксана Степановна. Очень много! – осмелела Светлана. – С учетом пени, набежавшей за минувшие десять лет, это…
Она полезла в сумочку и достала заранее приготовленный листочек, на котором было написано Стасом – тысяча евро.
Сидорова прочла, удивленно поиграла бровями и неожиданно спросила:
– Вы считаете, что это много?
– Нет. Не много, если вы заплатили бы мне один раз.
– А я должна платить вам как долго, простите?
– Ежемесячно! Десять лет моего молчания стоят того, не находите? – и Света сладко улыбнулась. И тут же с наигранным испугом поспешила добавить: – Надеюсь, вы не думаете, что я блефую? Если хотите, я представлю вам доказательства!
Сидорова бесстрастно ее рассматривала, не говоря ни слова. И Света осмелела окончательно.
– У меня есть видеозапись того, как десять лет назад в ангарах вы…
– Я поняла!
Сидорова подняла вверх руку, призывая ее к молчанию. Тут же с глухим стуком уронила ее на стол. И впервые за время визита отвернула лицо от Светланы в сторону окна.
– Мне надо подумать. Вы можете идти.
– Мне вам позвонить? – спросила Света, неуверенно переминаясь с ноги на ногу возле двери, за которой, она подозревала, подслушивала секретарша.
– Нет. Я найду вас.
Оксана Степановна выбралась из-за стола, шагнула к окну. Махнула Светлане, приказывая убираться.
– У вас неделя, – проворчала Света и ушла.
Подумаешь! Особа царственная! Что она вообще о себе возомнила?! Да, следит за собой. Да, не расползлась от жира. И одевается красиво. Но морда-то, морда по-прежнему неказистая. Будто бы и ничего на первый взгляд. А всмотреться, ничего интересного. Глазки мелкие, бесцветные какие-то. Нос великоват. Губы тонкие. Овал лица хорошо поправлен, спорить сложно. Но овал этот мог бы быть и поменьше. А то размером со сковороду!
– Ну что? – Стас ждал ее в машине за углом. – Что она сказала? Орала? Бесилась?
– Никак нет. – Света потянула застегнутую до подбородка молнию на платье, часто задышала. Пожаловалась Стасу: – Думала, издохну! Духота! И миссия моя, мягко говоря, не из приятных.
– Зато конверт каждый месяц получать со штукой евро будет ой как приятно! – загоготал он и завел машину. – Только учти, Света, пятьдесят на пятьдесят.
– Да хрен с тобой, – отмахнулась она вяло. – Лишь бы выгорело.
А про себя подумала, что по теперешнему курсу она денег немало скопит. Если станет распоряжаться ими с умом.
– А чего не выгорит? Дура, что ли? – продолжал веселиться Стас, везя ее домой. – Она баба одинокая, пожаловаться ей некому. Обеспеченная! И власть любит. Поэтому из-за каких-то сраных денег не станет рисковать своей карьерой и добрым именем. Выгорит…
– Ты кое-что забыл.
Света обеспокоенно завозилась в пассажирском кресле. Ей вдруг сделалось зябко. Будто пот ее стремительно подмораживало, превращая его в тонкую ледяную корку, покрывшую все ее крупное тело.
– И что же?
– Ты забыл, что она уже однажды совершила.
– И что же? – глупым попугаем снова спросил Стасик, проскакивая на красный свет светофора.
– Она уже однажды совершила преступление. Еще будучи никем! И это сошло ей с рук. И что мешает ей, Стасик, теперь совершить умышленное убийство? Теперь, когда у нее есть деньги и власть?
– Дура ты, Светка, – беззлобно отозвался Стасик и беззаботно шлепнул ее по плечу. – Говоришь, не удивилась почти? И договорить не дала?
– Все так.
– Вот! – он потрепал ее по холке, как собачку. – А знаешь почему?
– Почему?
– Потому что она знала, что кто-то ее видел тогда. Знала и ждала все эти десять лет…
– Может, ты ответишь мне, скот, почему так вышло, что твоими препаратами отравился мой гость?! Отвечай!
Сафронов нависал над Ерофеевым, сжавшимся в кресле в своем рабочем кабинете до размеров крота. Он даже ноги с пола подобрал. И спину сгорбил. Чтобы весь вид его выказывал скорбь, боязнь и раскаяние. Во всяком случае, он искренне надеялся, что выглядит именно так: мелким и жалким, и еще раскаявшимся. И что Сафронов постесняется наказывать его за преступную халатность прямо здесь. В его кабинете, за дверью которого в коридоре сидели на стульчиках пациенты, ожидавшие приема.
– Илья Гаврилович, я все объясню! Я вас умоляю! – тряс ладошками, сложенными лодочкой, Ерофеев перед своей посеревшей физиономией. – Пожалуйста, потише! Я вас умоляю… Я все объясню!
– Объясняй, – надменно позволил Сафронов и уселся на хрупкую кушетку напротив стола Ерофеева. – Объясняй, Андрей Сергеевич. И постарайся быть убедительнее! Иначе…
Только на мгновение представив, что может скрываться под его угрозой, Ерофеев чуть сознание не потерял. Он часто бывал в доме Сафроновых. Знал многое. И о многом догадывался. И то, о чем догадывался, спешил забыть. И даже однажды принял ту таблетку, которыми пичкал Эльзу, настолько страшно ему было. Случилось это…
Правильно, лет пять назад. Когда внезапно исчезли сразу несколько человек, которые мешали Сафронову. Просто исчезли без следа, и все! Будто в воздухе растворились.
Препарат тогда ему помог, правда, ненадолго. Воспоминания вернулись. Вернулись вместе со страхом и за свою жизнь тоже. Не дай бог, ему так же вот разгневать великого самодержца, думал тогда Андрей Сергеевич! От него пыли не останется.