И отключился.
Света пролежала без сна минут двадцать. В квартире было очень тихо. Никаких шагов. Никаких шорохов. Через полчаса, борясь с дремотой, она резонно сочла, что если бы в доме кто-то был, кого она, к примеру, просмотрела, то давно бы уже напал на нее. Она одна, подумала Света. И уснула.
А ближе к утру, где-то в половине пятого, ее разбудил звонок от Стаса.
– Вот идиот! – проворчала она, подслеповато щурясь на дисплей телефона, где высветился его зашифрованный номер. – Похвалиться хочет!
Она нажала кнопку, прижала телефон к уху, прокаркала с протяжным зевком:
– Да!
– Све-етка-аа… – сиплым голосом, как если бы был в полной отключке, протянул Стас. – Све-етка-а-а…
– Чего надо?! Ты на часы смотрел?! – и хотя всегда осторожничала оскорблять его, тут не выдержала и добавила: – Придурок!
Он будто не слышал. Послышалось какое-то странное бульканье, словно Стас снова приложился к бутылке. И опять:
– Све-етка-а-а…
– Да чего ты? Чего?! – она теряла терпение.
Вдруг заныло в затылке, первый признак того, что не выспалась, не отдохнула. Теперь весь день будет как курица полудохлая. А собиралась сегодня по магазинам погулять, купить себе чего-нибудь на деньги, которые оставил муж. И присмотреть чего-нибудь на деньги, которые получит от Сидоровой. Часть потратит, часть спрячет. Так она решила.
– Све-еетка-ааа… – еще тише и еще протяжнее произнес Стас.
И только она собралась обрушить на него раздраженную брань, как он добавил:
– Бе-еги-ии, ду-ура-а… Беги-и…
И затих. Трубку, главное, не отключил, а говорить перестал. И она слышала лишь его протяжное дыхание, редкое-редкое, со странным протяжным присвистом.
– Эй! – позвала она дребезжащим противным голосом. – Эй, Стас! Ты чего там?! Обожрался?!
Протяжный присвист стих, и стихло его дыхание, которое она слушала.
Что он сказал?! Что он сказал, прежде чем заткнуться?! Беги?! Он сказал ей беги? Да, да, точно. И еще назвал дурой. А это оскорбительное слово из его уст обычно звучало либо зло, либо снисходительно. Это когда он бабьей тупости изумлялся. Сейчас ему злиться на нее было не за что, значит…
Беги, дура! Беги!
Никогда прежде она не была такой стремительной. Ее крупное тело металось по комнатам, пытаясь хоть что-то собрать из вещей. В джинсах и свитере она не может вечно ходить по улицам незнакомого города. А она ведь туда сейчас будет путь держать, так? В незнакомый какой-нибудь город? Где ей надлежит начать новую жизнь.
Но попадалось все что-то не то. Вместо теплых, нужных вещей в сумку летели тонкие колготки, туфли на каблуках, ажурные блузки. Через десять минут безуспешных сборов она плюнула, схватила свою сумочку, куда уже успела сунуть документы и все деньги, которые прятала от Сереги по углам, натянула кроссовки, схватила с вешалки теплую куртку, открыла входную дверь и выглянула из квартиры.
На лестничной клетке никого не было. В подъезде тоже было тихо. Но вот во двор, она отчетливо услышала, въехала какая-то машина. Она не успевает! Она не успевает удрать! Господи! Взгляд ее заметался и тут же остановился на лестничном пролете, ведущем на другой этаж.
Игорь Валентинович! Точно! Он наверняка уже не спит. Он встает в четыре. И принимается за зарядку. Свету часто раздражало звяканье металлических гантелей над головой. И будил ее этот стук не раз. Квартира Игоря Валентиновича находилась как раз над ними. И она пыталась делать старику замечания. Но тот, так всегда, смущенно улыбался, таким вежливым тихим голосом обещал быть осторожнее, что Света неловко улыбалась ему в ответ и бормотала: да ладно, ничего.
Она плохо помнила, как взбиралась на этаж выше, кажется даже не заперла свою дверь. Как звонила в квартиру к старику, тоже помнила смутно. Кажется, воткнув палец в кнопку звонка, не убирала его до тех пор, пока он не открыл. Очнулась, когда очутилась в его прихожей, за ее спиной закрылась входная дверь, и старик все тем же тихим голосом спросил:
– Света, что случилось?
– Не знаю! – едва шевельнув губами, ответила она. – Кажется, беда!
В его прихожей было темно. Но она увидела, как он приложил палец к губам, призывая ее к молчанию. Она кивнула, тараща на него безумные глаза. Игорь Валентинович жестом велел ей снять обувь. Света подчинилась. Потом он отвел ее в гостиную – чистую, почти без мебели, с кучей спортивных снарядов. Усадил на жесткую спортивную скамью, обитую черной кожей. Велел молчать и куда-то исчез.
Она не слышала его шагов. Но он все время перемещался из комнаты в комнату. Вышел на балкон и затих там минут на пять. Потом вышел, снова мелькнул мимо нее и исчез. И все это бесшумно, тенью.
Странный старик, подумала Света, провожая взглядом его крепкую спину, обтянутую домашней трикотажной кофтой. Интересно, сколько ему лет? И почему живет один? Живет давно. Она помнила его с тех пор, как переехала к Сереже. Где его семья?
Метания Игоря Валентиновича закончились примерно через полчаса. Света услышала отчетливый щелчок замка входной двери. Лязгнула щеколда. Через мгновение он появился в гостиной, переоборудованной в тренажерный зал, где из мебели имелась спортивная жесткая скамья, на которой она сидела, да низкая тумба, на которой при желании тоже можно было сидеть. Игорь Валентинович не стал садиться, он встал перед ней, уперев кулаки в бока, и спросил все тем же тихим и вежливым голосом:
– Светлана Ивановна, где Сергей?
– Что? Сергей?
Она вздрогнула, уставилась на него, отчаянно моргая. И тут же сделала неожиданное открытие: на лице соседа-старика почти нет морщин. На теле ни грамма жира. Лицо без морщин. Сколько же ему лет?!
– Да, ваш супруг? Где он?
– Он в отпуске. В горах. – Света опустила голову, всхлипнула. – Он звал меня с собой. Я не поехала.
– Почему?
– Ненавижу горы! Ненавижу снег! Ненавижу слепящее солнце. Ненавижу…
Она чуть не сказала: Сергея. Вовремя прикусила язык. Хотя в настоящий момент ненавидела его больше, чем кого-либо.
Из-за него! Из-за него в конечном счете все ее беды! Он виноват в том, что она попала в историю, потому что она попала в эту историю из-за его дочери! Из-за него!..
Она желала, чтобы его дочь навсегда исчезла из их совместной жизни! Да, да, желала! Поэтому промолчала, когда увидела Оксанку Сидорову в гараже, когда та колдовала над снегоходом Говорова! Догадалась, что дело нечисто, и промолчала. Поэтому промолчала и на следующий день, когда ребята исчезли. И потом молчала, когда шли поиски. И следующие десять лет молчала тоже. Надо было и дальше молчать. И не болтать во хмелю с малознакомым парнем о чем не следовало. И к Сидоровой с непристойным предложением не стоило ходить. Ясно же было, что не выйдет ничего! Стас настоял. Увлек ее своим преступным энтузиазмом.