Да, патриции, аристократы и образованные люди никогда не одобряли ни иудаизма, ни роста числа прозелитов – в том числе высокопоставленных, таких, как бывший консул Флавий Клеменс, близкий родственник императора, казненный за «неверие», то есть за то, что он не признавал римских богов. Большая часть высшего класса была согласна с философом Сенекой в его оценке влияния иудаизма («побежденные дали закон победителям») и с историком I века Тацитом, утверждавшим в своей «Истории» (кн. V, 5), что еврейская религия угрожала Риму, унижая его традиционную мораль. Другие латинские писатели осуждали еврейское религиозное легковерие: credit Judaeus Apella («пусть еврей Апелла верит этому») – латинский эквивалент поговорки «рассказывай это своей бабушке»; шутка основана на том, что на латыни a pella означает «без крайней плоти (pellis)». О непрестанном прозелитизме свидетельствует издевка Горация, обращенная к его друзьям-поэтам: «Нас много, и, подобно евреям, мы заставим вас присоединиться к своей шайке».
Между тем евреи, привезенные из Палестины, ценились как прекрасные рабы для работ вне дома, отличавшиеся сильной мускулатурой. Тацит в «Истории» писал, что их тела «здоровы и сильны, пригодны для переноски тяжестей» («Corpora hominum salubria et ferentia laboruni»). О справедливости этого утверждения свидетельствует осуществленный Веспасианом грандиозный проект – постройка здания, призванного заменить воздвигнутый его одиозным предшественником Нероном эксцентричный Золотой дом и известного римлянам как амфитеатр Флавиев (назван по фамильному имени императора). Величественный Колизей был построен рабами-иудеями, взятыми в плен при падении Иерусалима. Это достижение евреев до сих пор является главным символом Рима как Вечного города.
Поскольку все дороги в то время вели к центру империи и к воплощению ее городской жизни, разумеется, все желавшие улучшить свое материальное положение или сделать карьеру направлялись к его ярким огням, к его хлебу и зрелищам – так же, как самые смелые и лучшие люди из всех провинций Австро-Венгерской империи стремились в роскошную Вену. Еврейское население в такой же пропорции можно было обнаружить в каждом городе огромной империи. Иосиф Флавий утверждал, что «нет народа в мире, среди которого не было бы наших людей». Размеры общины во времена Иосифа Флавия составляли примерно восемь миллионов человек; среди населения Рима, составлявшего приблизительно тридцать миллионов, возможно, каждый четвертый житель был евреем.
Не все они были пришельцами из Иудеи. Современные исследования показывают, что многие из них, а может быть, даже большинство следовавших Торе римских подданных не были чисто еврейского происхождения. Римский историк II–III веков. Дион Кассий был уверен, что вообще «всех соблюдающих еврейские законы можно называть евреями, из какого бы народа они ни происходили».
Экспансия иудаизма, вовлекавшего обращенных из других наций, началась уже в последние два века перед рождением Христа, когда хасмонейские правители активно распространяли еврейскую религию среди окружающих народов мечом и измелем – ножом для обрезания. Все больше амонитян, моавитян, а также соотечественников Ирода – эдомитян, или идумеев, становились израильтянами, включаясь в число евреев. В более позднее время к обращению не принуждали насильно. Хотя сегодняшние ортодоксальные евреи не слишком одобряют переход в иудаизм, неевреи классического мира видели в иудаизме привлекательную и гостеприимную религию. Интеллектуалы с течением веков все меньше и меньше верили в старых языческих богов, руководствовавшихся чувственными побуждениями и свирепыми нравами. Почитание Торы и вера в пророчества Моисея привлекали все больше людей, которые, по словам историка Светония, «публично не объявляя о своей вере, жили как евреи».
В восточных провинциях империи греки-язычники, известные под греческим словом себоменои (по-гречески «почитатели (Бога)») или еврейским йереим, называемые в Талмуде «прозелитами ворот», тысячами стекались к синагогам – по слухам, их число доходило до миллионов. Так или иначе они отвергали богов, придерживались законов кашрута и соблюдали субботу. Ювенал выражал недовольство:
Выпал по жребью иным отец – почитатель субботы:
Лишь к облакам их молитвы идут и к небесному своду;
Так же запретна свинина для них, как и мясо людское [21] .
Требование обрезания было препятствием к полному обращению взрослых мужчин, но, ворчал сатирик, их сыновья могли стать евреями в самом настоящем, физическом смысле.
Согласно надписи, обнаруженной в анатолийском Афродисиасе, около половины тех, кто платил взнос на синагогу, были скорее почитателями единого Бога и их потомками, чем этническими евреями-иудеями. Многие себоменои продолжили почитать Бога в рамках секты, превратившейся в общину христиан, которая требовала от своих адептов лишь веры вместо болезненной операции. Однако уже после окончательного разрыва между Церковью и Синагогой раздавались жалобы отцов Церкви на то, что даже после того, как император Нерва в конце I века нашей эры освободил христиан от уплаты «еврейского налога» (fiscus Judaicus), движение в обратном направлении все еще продолжалось.
Чтобы узнать больше о древней еврейской общине, спустимся в погребальные катакомбы, расположенные возле древних дорог, которые вели когда-то из города во всех направлениях. Часть волшебства современного Рима состоит в том, что многие из античных примет города хорошо сохранились вместе со своими названиями. Например, мы и сегодня можем прогуляться на запад по Портовой, или Остийской, дороге, которая приведет нас через Портовые ворота в стене города в прибрежную Остию – мимо забавляющего многие поколения археологов древнего объявления, запрещающего выцарапывать (scariphare) на стенах граффити. По Номентанской дороге мы можем поехать на северо-восток, минуя место, где раньше находились Коллинские ворота, мимо руин построенных Диоклетианом гигантских бань, занимающих площадь в 13 гектаров (столь огромных, что они могли вмещать одновременно до 3000 купающихся), мимо громадных преторианских казарм, символизировавших и осуществлявших личную власть императора.
Наверное, особенно стоит прогуляться по Старой Аппиевой дороге, первой и самой известной магистрали между городами, ведущей на юг, в Таранто и Бриндизи, по дороге, которую Гораций назвал царицей длинных дорог (longarum regina viarum), которая обессмертила имя цензора Аппия, начавшего ее строительство в 312 году до нашей эры. И сейчас, в XXI веке, можно погулять там, где некогда гулял поэт Ювенал, с внутренней стороны стены Сервия, снаружи которой собирались бездомные еврейские бедняки:
Друг мой, пока его скарб размещался в единой повозке,
Остановился у старых ворот отсыревшей Капены.
Здесь, где Нума бывал по ночам в общенье с подругой,
Ныне и роща святого ключа сдана иудеям,
И алтари: вся утварь у них – корзина да сено [22] .