— А твой Бог может превратить тебя в куст или в дерево, чтобы защитить тебя от меня и сохранить твою девственность?
— Нет.
Наступило долгое молчание. В ушах Марка стояло только биение его сердца.
— Ты борешься не столько со мной, сколько с собой.
Хадасса покраснела и снова опустила глаза, но не стала ничего отрицать.
— Да, действительно, ты заставил меня испытать такие чувства, каких я раньше никогда не испытывала, — тихо сказала она и снова взглянула на Марка, — но Бог дал мне свободу выбора и предупредил о последствиях безнравственности…
— Безнравственности? — повторил Марк сквозь зубы. Это слово было подобно нанесенной ему пощечине. — Что безнравственного в том, что два человека любят друг друга и наслаждаются любовью?
— Так же, как ты любил Витию?
От этого тихого вопроса Марка будто окатило холодной водой.
— Между Витией и моими чувствами к тебе нет ничего общего! Я никогда не любил Витию.
— Но ты наслаждался с ней любовью, — сказала Хадасса очень тихо, сама пугаясь своей откровенности.
Марк посмотрел ей в глаза, и гнев у него пропал. Ему было стыдно, но он не мог понять, почему. Ведь не было же ничего плохого в том, что он делал с Витией. А может, было? Но она сама приходила к нему. После первых нескольких раз она приходила к нему ночью даже тогда, когда он ее не звал.
— А я ведь мог бы тебе приказать, разве нет? — сказал он, печально улыбнувшись. — И если бы я потребовал от тебя подчиниться, что бы ты стала делать, — может, бросилась бы вниз, с террасы?
— Ты бы не потребовал от меня этого.
— Почему ты так в этом уверена?
— Потому что ты честный человек.
— Честный… — горько усмехнувшись, произнес Марк. — Как легко может единственное слово остудить человеческий пыл. И лишить человека надежды. Что ты, не сомневаюсь, и делаешь. — Он посмотрел на нее. — Я римлянин, Хадасса. Прежде всего, я римлянин. И не уповай слишком на мое самообладание.
Снова над ними повисло тягостное молчание. Марк знал, что ничто не сможет убить в нем любовь к ней, и был в отчаянии. Если бы не эта вера, которой неотступно следовала Хадасса, он мог бы назвать ее своей. Если бы не этот ее Бог…
Хадасса встала.
— Можно мне идти, мой господин? — тихо сказала она, уже как служанка.
— Да, — спокойно ответил он, провожая ее глазами. Когда она уже открыла дверь, он окликнул ее.
— Хадасса, — сказал Марк, чувствуя, как любовь разрывает его изнутри. Единственный способ овладеть ею, на его взгляд, состоял в том, чтобы пошатнуть в ней эту упрямую веру. Но не пошатнет ли он при этом и ее саму? — А что этот твой Бог вообще сделал для тебя?
Девушка довольно долго стояла в дверях к нему спиной и молчала.
— Все, — наконец тихо ответила она и ушла, так же тихо закрыв за собой дверь.
* * *
В тот же вечер Марк сказал отцу о том, что намерен подумать о приобретении собственного жилья.
— Наш неожиданный переезд в Ефес заставил меня подумать о безопасности наших средств, — сказал он. — Если мы вложим золотые таланты в приобретение второй виллы и организацию развлечений для знатных римлян, эта проблема быстро решится.
Децим посмотрел на него, прекрасно зная, что истинная причина такого решения Марка не имела ничего общего с данными «размышлениями».
— Я понимаю тебя, Марк, — сказал он. И он действительно понимал.
— Хадасса! — позвала Юлия, едва войдя в дом и устремившись наверх, в свои покои. — Хадасса!
— Да, моя госпожа, — ответила Хадасса, поспешив к ней.
— Иди сюда, быстрее, быстрее! — сказала Юлия и, как только Хадасса вошла в ее покои, закрыла за ней дверь. Она смеялась и кружилась по комнате, потом сняла тонкую шаль, покрывавшую ее голову. — Мы с матерью сегодня утром ходили в Артемизион, и я едва в обморок не упала, когда увидела его там.
— Кого, моя госпожа?
— Атрета! Таким красивым я его еще никогда не видела. Ну просто бог, сошедший с Олимпа. На него смотрели все. Он был всего в нескольких метрах от меня. Пока он поклонялся, с ним было двое стражников. Я думала, что умру, — так у меня сердце заколотилось. — Она прижала руки к сердцу, будто старалась его успокоить, после чего стала рыться в своих вещах. — Мама сказала, что нам нужно оставить его в покое, и не мешать ему поклоняться богам, — угрюмо добавила она.
— Что ты ищешь, моя госпожа? Я помогу тебе найти.
— Красный сердолик. Помнишь? Ну тот, большой, с тяжелым золотым когтем. Поищи его. И побыстрее! Чакр тогда говорил, что сердолик усиливает в человеке воображение, а мне сейчас очень нужно воображение, чтобы придумать, как встретиться с Атретом.
Хадасса нашла это украшение и протянула его Юлии. Сам по себе сердолик был удивительно красив, но устрашающий коготь производил такое впечатление, будто талисман обладает какой–то магической силой.
— Только не стоит всю веру вкладывать в камень, моя госпожа, — сказала Хадасса, послушно передавая его своей хозяйке.
Юлия засмеялась и, взяв украшение, сжала его в ладони.
— Почему нет? Если он помогал другим людям, почему он не поможет мне? — она взяла камень в обе руки, прижала его к груди и закрыла глаза. — А сейчас мне нужно сосредоточиться. Оставь меня, я потом тебя позову.
Сердолик, видимо, подействовал на Юлию. В течение часа она уже точно знала, как встретится с Атретом. Этой своей идеей она не могла поделиться ни с Хадассой, ни с кем–либо еще в доме. Даже Марк не одобрил бы ее методов, но ей было все равно. Ее глаза блестели от восторга. Да, ей все равно, что о ней подумают. Да и никто не должен знать об этом… Этот секрет будет известен только ей одной — и Атрету.
Хадасса сказала, чтобы Юлия не верила в камни, но ведь этот сердолик подействовал! Юлия знала, что без него она бы никогда не смогла додуматься до такой дерзкой и захватывающей идеи. Завтра же она сделает все необходимые приготовления.
И на следующий день она встретилась с Атретом в храме Артемиды.
* * *
Увидев Юлию Валериан среди ароматического дыма в святилище Артемизиона, Атрет вспомнил пророчество матери. Он долго ждал, когда эта женщина войдет в его жизнь, и вот теперь она стояла перед ним, подобно видению, еще более красивая, чем та, какой он ее помнил. Одетая в красный с золотой оторочкой наряд, облегающий ее изящное тело, Юлия шла к нему. Он услышал металлический звон и увидел на ней ножные браслеты.
Наблюдая за ней, Атрет слегка нахмурился. Каким образом эта благородная девушка, которую он видел в римском лудусе, стала храмовой проституткой в Ефесе? Не иначе, это богиня сделала так, чтобы их пути пересеклись. Да и что он знал о Юлии Валериан кроме того, что ему о ней говорили? Он видел ее только однажды, когда она стояла на балконе лудуса. И вот теперь она стояла так близко от него, что он мог видеть, как она слегка покраснела под его пристальным взглядом. И ее глаза, такие темные и жаждущие…