— Несколько его друзей погибли при осаде Иерусалима, — придумала она на ходу.
— Тогда Хадассе лучше всего остаться здесь, — сказала Феба.
Юлия так и вспыхнула от возмущения.
— Как ты можешь так говорить? Она моя. Ты сама мне ее отдала.
— Но ведь ты же ее вернула матери, — парировал Децим.
Юлия встала со своего места.
— Я не возвращала! Я только отдала ее на время. Я никогда тебе не говорила, что ты можешь взять ее насовсем, мама.
— Последние шесть месяцев она служила так хорошо, — тихо сказала Феба. — По–моему, просто непорядочно по отношению к ней передавать ее туда–сюда.
Юлия уставилась на мать, не веря услышанному.
— Непорядочно? Что значит непорядочно?! Она всего лишь рабыня! А как же я? Ты совсем не думаешь обо мне!
В этот момент в комнату вошел Марк, который тут же радостно улыбнулся сестре.
— То–то я гляжу, что разговор такой бурный, как в старые времена. Добро пожаловать домой, Юлия, — он подошел к ней и нежно ее поцеловал. — О чем здесь такой жаркий спор, сестрица?
— Они не отпускают Хадассу, — ответила Юлия, взглянув на отца. — Она принадлежит мне, и мама еще говорит о порядочности! Какая–то рабыня им дороже собственной дочери.
— Юлия! — возмущенно сказала Феба.
— Да, это так! — настаивала на своем Юлия, и ее глаза заблестели от слез. Она нуждалась в Хадассе, эта рабыня была ей нужна во что бы то ни стало. — Отец хоть раз спросил меня, все ли у меня в порядке? Он вообще знает о том, что мне приходится терпеть?
Децим нахмурился, с интересом наблюдая за таким всплеском эмоций.
— И что же тебе приходится терпеть? — спросил он ее сардоническим тоном, и Феба, дотронувшись до его руки, умоляющим взглядом попросила его помолчать.
Марк всмотрелся в лицо Юлии.
— Что с тобой случилось?
— Ничего, — ответила она, вся дрожа. — Ничего! — Потом она повернулась к матери. — Ты отдала ее мне.
— Да, это так, — сказала Феба, вставая и подходя к дочери. — Конечно, ты можешь забрать ее. — Она обняла дочь за талию и почувствовала существенную перемену в ее настроении. Фебе тут же показалось, что она знает истинную причину такого эмоционального состояния Юлии. — О, моя дорогая, мы даже не представляли, почему ты так в ней нуждаешься. Можешь взять ее с собой. — Она почувствовала, как Юлия тут же подобрела. — Хадасса очень хорошо служила нам, но у нас есть другие. — Она поцеловала Юлию в лоб. — Пойду, поговорю с Хадассой.
— Нет, — Юлия схватила ее за руку. Ей очень не хотелось оставаться наедине с отцом, к тому же она уже заметила, как смотрит на нее Марк своим острым, недоумевающим и в то же время подозрительным взглядом. — Пошли к ней Марка. Пусть он прикажет ей собраться. Через несколько минут мне уже надо возвращаться домой, и эти минуты я хочу провести с тобой… и с отцом.
Марк увидел Хадассу сидящей в перистиле. Когда он подходил к ней, его пульс забился чаще. Она встала, и все ее поведение говорило о послушании. Марк вдруг подумал о том, как много раз хотел поговорить с ней. Иногда он просыпался рано утром только для того, чтобы посмотреть, как она молится на восходе солнца своему Богу. В такие минуты искушение подойти к ней становилось почти невыносимым. Но он знал, что отец прав. Она была совершенно не похожа на всех остальных. И если он будет относиться к ней так, как относился ко всем остальным служанкам, это погубит ее. Он сам не мог понять, что с ним происходит, но факт остается фактом — он дал слово оставить ее в покое.
— Мать сказала, чтобы ты собрала свои вещи. Ты идешь с Юлией.
— Да, мой господин, — сказала Хадасса и уже хотела идти собираться.
— Постой, — взволнованным голосом произнес Марк. — Хадасса, посмотри на меня. — Когда она подняла голову и взглянула ему в глаза, он увидел ее печаль, и ему захотелось прикоснуться к этой девушке. Но вместо этого он сказал резким тоном: — Ты ведь не хочешь уходить отсюда, разве не так? — это прозвучало как обвинение, и взгляд Хадассы стал испуганным. Марк уже давно не видел у нее такого взгляда, и, испытывая угрызения совести, он импульсивно обхватил ладонями ее лицо. — Я ни в чем не виню тебя. Ты хорошо служила нам. Не бойся, можешь сказать мне правду. — Ее кожа была такой мягкой, ему так захотелось погладить Хадассу по щекам, по волосам. Его руки стали вдруг жесткими. Когда он теперь сможет ее увидеть? Он не хотел ее отпускать.
Хадасса, смущенная его прикосновением, слегка отстранилась. Если бы у нее был выбор, она, конечно, осталась бы здесь, с Фебой и Децимом. Она была бы рядом с Марком. Ему очень нелегко. Жизнь была для него войной, и каждый его успех был для него битвой, в которой нужно одержать победу. Но, может быть, то, что она уходит, — к лучшему. Она не имела права полюбить его, но чувство росло в ней с каждым днем. Кроме того, она дала Фебе слово, что будет заботиться о Юлии. И, конечно, о Юлии тоже нужно было подумать. Что–то тут было не так. В какой–то момент Хадасса поняла, что жизнь Юлии с Урбаном не столь удивительна и прекрасна, как это описывала Юлия.
— Я нужна госпоже Юлии, мой господин.
Марк почувствовал ее желание уйти к себе и отпустил ее. Отвернувшись, он ощутил разочарование.
— Моему отцу ты нужна не меньше, — «И мне тоже», — подумал он, понимая, как ее присутствие подействовало на него.
Хадасса опустила голову.
— Рядом с ним всегда твоя мать, мой господин.
Он снова взглянул на нее острым взглядом.
— А о Юлии может позаботиться Урбан и добрая дюжина рабов.
— Тогда почему она пришла за мной? — мягко спросила Хадасса.
Марк снова повернулся к ней.
— Ты не доверяешь Урбану точно так же, как и я.
— Я не могу судить, мой господин, — осторожно сказала она.
— Но у тебя ведь есть свое мнение обо всем, разве не так? Ты боишься его?
— Он не обратил на меня никакого внимания.
— Он обратил на тебя внимание, и ты об этом знаешь. Он не захотел, чтобы ты служила Юлии, — сказал Марк. И тут ему стало не по себе. — А что, если Юлия начнет посылать тебя к нему, как когда–то к Клавдию? Урбан явно не будет расположен к мудрым беседам.
Услышав его предположение, Хадасса покраснела.
— Она не любила Клавдия, мой господин. Но этого человека она любит.
Марк глубоко вздохнул. Конечно, Хадасса была права, и он с облегчением вспомнил о том, что его сестра действительно не испытывала к своему первому мужу никаких нежных чувств. Более того, Юлия его просто ненавидела. А вот по Каю она прямо с ума сходит. Поэтому было маловероятно, что она пошлет к нему рабыню вместо себя. И даже если в какие–то минуты ссор или непонимания в Урбане или Юлии могло пробудиться чувство гнева, все равно вряд ли Урбан мог принять вместо своей жены кого–то еще. Марк не думал, что Кай был таким же понимающим, уступчивым или гибким, как Клавдий.