Атрет отошел от перил балкона. Изо всех сил пытаясь справиться с эмоциями, он снова направился в спальню. Подойдя к мраморному столику возле стены, налил себе вина в серебряный кубок. Осушил кубок и налил еще.

Когда кувшин опустел, Атрет взял кубок в руки. Сжав губы, он смотрел на изображение лесных нимф, преследуемых сатирами. Юлии наверняка понравилось бы эти рисунки. Они как раз отвечают ее склонности к плотским утехам.

«Я что–нибудь сделаю для тебя, Атрет. Что–нибудь».

Стиснув зубы, он сжал в руке кубок, пока тот не сплющился в его мощных пальцах. «Тогда умри, ведьма. Умри», — сказал он сквозь зубы и швырнул кубок на поднос.

Растянувшись на постели, он уставился в потолок. Потолок давил на него. Ему казалось, что стены сдавливают его со всех сторон.

Он снова слышал голоса всех тех, кого он убил. Застонав, Атрет встал. Отшвырнув в сторону белье, направился к выходу. В коридоре, на ступенях лестницы стоял Лагос, всегда готовый исполнить его приказания. Атрет, не сказав ему ни слова, прошел мимо и двинулся по внутреннему коридору. Вокруг было тихо, если не считать гулкого эха от его шагов. Через бани он вышел на задний двор виллы. На улице уже было прохладно, ветер дул с севера. Атрет прошел через задний двор к тяжелой двери в задней стене.

— Все тихо, мой господин, — доложил ему Сила. Не обратив на него внимания, Атрет отодвинул засов, открыл тяжелую дверь и вышел.

Во дворе появился растерянный Лагос.

— Хозяин сказал, сколько времени его не будет?

— Нет, а я не спросил.

— Наверное, кому–то надо пойти за ним.

— Если ты хочешь сказать, что это должен быть я, то забудь об этом. Ты видел, какое у него лицо? Лучше просто оставить дверь открытой. Он вернется, когда сочтет нужным.

Тут из темноты показался Галл.

— Атрет снова вышел?

— Наверное, снова отправился в свою пещеру, — сказал Сила.

Галл вышел в открытую дверь. Лагос увидел, как он дал кому–то какой–то сигнал и снова вернулся во двор.

Встревожившись, Лагос все же промолчал.

* * *

Оказавшись среди лесистых холмов, Атрет почувствовал, что дышать ему стало легче. Взобравшись на холм, который возвышался над виллой, он опустился на колени и закутался в свою одежду. Здесь, под звездным небом, он почувствовал себя ближе к свободе. Вокруг него не было стен. Никто за ним не следил. Он вдыхал запах земли, и этот запах был ему приятен. Не так приятен, как запах лесов Германии, но гораздо приятнее, чем запах лудуса и даже этой роскошной виллы.

Медленно вздохнув, Атрет опустил голову. Вино начинало действовать. Он почувствовал внутри себя тепло, в голове появилась легкость, но он понимал, что выпил недостаточно, чтобы достичь того, чего ему хотелось. А ему хотелось забыться. Он уже жалел, что не взял сюда с собой еще вина, чтобы напиться уже до такого состояния, когда он смог бы забыть все на свете, даже самого себя.

Он отдал бы все, что у него есть, лишь бы только одну ночь поспать без снов и утром проснуться в прекрасном настроении. Он мрачно засмеялся, в темноте этот смех скорее походил на рычание. Никакие богатства мира не смогут перечеркнуть его прошлое, воскресить тех, кого он убил, стереть из его памяти страшные воспоминания, избавить его от чувства вины. А ведь ему только двадцать восемь лет. Отец начал обучать его боевым искусствам с восьмилетнего возраста. И с тех пор умение воевать и драться, казалось, овладело всеми его мыслями, действиями, всем его существом. Весь его талант заключался в том, чтобы убивать. Быстро. Жестоко. Безжалостно.

Он скривил губы в горькой улыбке. Безжалостно?

Он не испытывал ни малейшей жалости, когда убивал воинов из других племен, осмелившихся вторгнуться в пределы хаттов. Он не испытывал жалости, когда убивал римлян, которые вторглись в его родные края. Он чувствовал себя победителем, когда убил Тарана, первого ланисту лудуса в Капуе, куда Атрета привезли в цепях.

А другие? Их лица по–прежнему вставали перед ним. Он не мог забыть Халева, иудея, который стоял перед ним на коленях, откинув голову назад. Не мог он забыть и того хатта, соплеменника, которого убил в своем последнем поединке в Риме. А слова этого парня по–прежнему эхом отдавались в его сознании: «Ты похож на римлянина, от тебя воняет римлянином… Ты и есть римлянин!». А какие чувства он испытывал в детстве, когда свободно бегал по лесам? Этого Атрет уже не помнил. Он пытался вспомнить, как выглядела его юная жена, Ания, и не мог. Она умерла больше десяти лет назад, в той жизни, которой для него давно не существовало, а может, не существовало и вовсе. Наверное, та жизнь ему просто приснилась, или он сам ее выдумал.

Атрет крепко закрыл глаза и почувствовал, как тьма сдавила его.

«Из глубины взываю к Тебе, Господи. Господи! услышь голос мой».

Эти слова пришли к нему совершенно неожиданно, быстро, из самых глубин его страданий. Где он слышал их раньше? И кто их говорил?

Какой–то свет наполнил душу Атрета, когда он вспомнил Хадассу, стоявшую у входа в его пещеру. Ему захотелось, чтобы она снова была с ним, говорила с ним, но теперь ее не было в живых. Еще одна жертва Рима.

«Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться», — сказала Хадасса о своем Боге, когда Атрет в последний раз виделся с ней. Она находилась в заключении, возле арены, и ожидала смерти. — «Бог милостив».

Атрет посмотрел на ночное небо, и тут, словно чей–то шепот, к нему пришли другие слова.

«Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь».

Атрет снова опустил голову на руки, пытаясь забыть эти слова. Хадасса — еще одна из тех людей, которых он не мог забыть, чья жизнь пересеклась с его жизнью. Если ее Бог такой могучий, если Он действительно «истинный Бог», как говорит Рицпа, почему Он позволил Хадассе умереть? Никакой бог не стоит того, чтобы в него верить, если он допускает смерть своих верных последователей! Но Атрета мучило даже не то обстоятельство, что Бог Хадассы оставил ее, а то, что он сам оставил ее. Хадасса спасла его сына, а он не спас ее от смерти. Конечно, если бы он остался с ней, он все равно не спас бы ее от смерти, но он был бы с ней рядом до конца и умер бы вместе с ней. И это было бы благородно. Это было бы правильно.

Но он предпочел жить, чтобы разыскать своего сына.

И вот теперь он снова отдал его неизвестно кому в руки.

Атрет закрыл глаза и лег спиной на прохладную землю.

— Еще один день, Рицпа, и я отправлюсь тебя искать, — сказал он в тишине. — Еще один день, и ты умрешь.

9

Иоанн послал Клеопу и еще одного молодого человека созвать всех, кто приходил к нему раньше, чтобы сообща посоветоваться о том, как можно покинуть Ефес. Через несколько часов в доме апостола собралось множество мужчин, женщин и детей. Из всех собравшихся Рицпа знала только Пармену, мастера кожевенных изделий.