– Тогда скажи им, что я так хочу… Или еще лучше, скажи, что Вурундшундба мне велели обзавестись слугами. Одним словом, придумай что-нибудь убедительное. Я не знаю, что это за народ и какие байки им по душе.
– Так тебя к ним Мараха Вурундшундба пристроили? – уважительно присвистнул мой новый приятель. И растерянно хмыкнул: – Ну и шутники, нечего сказать!
Потом он что-то сказал капитану, который заранее присмирел, услышав слово «Вурундшундба». Плюхай Яйцедубович внимательно выслушал перевод, задумчиво почесал в промежности и уставился на меня с почти благоговейным восхищением. Подобострастно закивал и что-то нерешительно промямлил – не то прощения просил, не то просто выражал бытовую грусть.
– Дело сделано, – спокойно сообщил мне Хэхэльф. – Теперь капитан с тобой торгуется. Он не хочет развязывать нам ноги, пока мы не прибудем на Халндойн. Боится, что мы начнем бузить. Ладно, пусть себе боится. До Халндойна всего-то три дня пути, можно и потерпеть.
– Ну, раз ты так говоришь, значит, можно, – улыбнулся я. – Скажи ему, что я согласен, пусть только оставит нас в покое. А ноги я вам и сам развяжу, какие проблемы? Только ночи дождемся.
– А зачем? – лениво возразил он после того, как капитан удалился, довольный исходом переговоров. – Толку-то. Здесь особо не погуляешь: шагу ступить некуда. Вплавь до берега добираться глупо – если уж и так отпустят. Зачем нам лишние неприятности?
– Вольно тебе ерунду болтать, Хэхэльф! – с упреком сказал ему другой пленник. – Это ведь не твой корабль разграбили поганцы. Перерезать бы им глотки ночью, когда напьются, и дело с концом!
– Ну, положим, мой корабль они бы и не догнали, – ухмыльнулся Хэхэльф. – А даже если бы и мой… Знаешь, Бэгли, корабль – дело наживное. Его можно построить или купить, а можно и украсть. А тело у меня всего одно, и я предпочитаю не совать свою голову под топор пьяного страмосляба. Неблагородное это оружие, да и смерть – глупее некуда!
– Не спорьте, – попросил я. – Я рад, что могу вам помочь, ребята, но у меня в этом деле свой шкурный интерес. Мне нужно как можно скорее добраться до Халндойна. Поэтому драка на корабле мне даром не нужна.
Сердитый Бэгли приуныл: понял, что праведная месть ему не светит. Остальные пленники поглядывали на меня с благодарностью и упреком одновременно: дескать, хороший ты парень, но мог бы проявить чуть больше чуткости.
– Ну что, давай познакомимся, «старый приятель»! – весело предложил мой новый друг. – Я – Хэхэльф Кромкелет из Инильбы, что на Халндойне.
«Кромкелет»? – невольно улыбнувшись, переспросил я. Дословно это словцо означало «дырка в шлеме», но в устах Хэхэльфа оно прозвучало как фамилия.
– Ага. Был у меня в свое время дырявый шлем, над коим весь Халндойн потешался. Вообще-то я от него уже давно избавился, а вот имя в море не утопишь… С другой стороны, все к лучшему: на Халндойне кроме меня имеются еще два Хэхэльфа из Инильбы – надо же хоть как-то отличаться от прочих! Ладно, со мной вроде бы все ясно, а как тебя-то звать?
Я чуть было не брякнул, что меня зовут Макс, но вовремя прикусил язык.
– Ронхул, – я немного подумал и добавил: – Ронхул Маггот.
– Вот оно что! – присвистнул Хэхэльф. – А я-то гадал: как ты там на рее разлегся? Ну, если демон, тогда ладно… И откуда ты такой взялся?
– Это долгая история, – вздохнул я. И выразительно посмотрел на него: дескать, заснут твои спутники, тогда и поговорим. Хэхэльф все сразу понял, заговорщически улыбнулся мне краешком мрачного рта и с деланым равнодушием отвернулся, словно все уже было сказано.
* * *
На мачту я больше не полез. Сейчас меня можно было загнать туда разве что под дулами автоматов. Наваждение рассеялось, я снова стал обыкновенным человеком, который отчаянно боится высоты и совершенно неспособен балансировать на тоненькой рее дольше нескольких минут кряду. А уж любоваться там закатом или сладко дремать под пение полосатых рыбок – и подавно.
Впрочем, я не испытывал сожалений об утраченном «высоком положении». Наше путешествие подходило к концу, а страмослябские пираты, чье общество пугало меня, как компания старых зэков гимназистку, теперь сами старались обходить меня стороной и даже лжесвиней своих предупредительно отгоняли.
И вообще я был совершенно доволен жизнью – впервые с того момента, как обнаружил себя в камине этого чертова волхва, Таонкрахта. Мне очень нравился мой новый знакомец, этот Хэхэльф, бывший обладатель дырявого шлема. Но самое главное, я был совершенно уверен, что наконец-то нашел человека, который сможет – и, в отличие от разных могущественных психов, гордо именующих себя людьми Мараха, захочет – мне помочь.
Я не надеялся на Хэхэльфа, не рассчитывал на него, а просто знал, как теперь все будет. Сформулировать, правда, не мог, но принимал это бессловесное знание с восторгом и благодарностью.
До наступления ночи мы с Хэхэльфом помалкивали. Порой лениво обменивались репликами с остальными пленниками, которые с удовольствием обсуждали манеры, привычки и внешний облик страмослябских пиратов. Грех не присоединиться к подобной дискуссии.
В ходе импровизированного семинара, посвященного этому удивительному народу, я узнал много нового и интересного. В частности, с изумлением выяснил, что среди страмослябов совсем нет женщин. Не только на отдельно взятом пиратском корабле, а вообще нет. Мой закономерный вопрос о том, как они размножаются, спровоцировал длинную лекцию о скотоложстве, изобилующую натуралистическими подробностями. А когда я робко заметил, что эта версия не дает ответа на вопрос, откуда у них берутся дети, мне задумчиво ответили: «А кто их знает…»
Общее мнение было таково, что страмослябы – вообще не люди, а очередное колдовство Мараха Вурундшундба, за которыми, оказывается, закрепилась слава самых мрачных шутников Хоманы.
А еще я узнал, что судьба пленников – в том случае, если бы на их жизненном пути не встретился такой замечательный полезный парень, как я – была бы не столь ужасна, как я полагал. Пленников, конечно, продают в рабство, но к работе по хозяйству не допускают, чтобы чего не испортили. Участвовать в групповом пьянстве на многочисленных праздниках, которых, если верить моим новым знакомцам, чуть ли не больше, чем дней в году, пленным чужеземцам тоже возбраняется: недостойны. Так что страмослябские рабы ведут размеренное праздное существование. Собственно говоря, их держат только для того, чтобы хозяин мог похвастать перед соседями своей зажиточностью – дескать, вон сколько ртов кормлю! И еще для того, чтобы они принимали посильное участие в организованном обжорстве во время «Снусова Тыженя» [62] .
Насколько я понял, «Снусовым Тыженем» называется обряд поминовения усопших предков, в ходе которого хозяин дома и его домочадцы должны поглотить как можно больше пищи. Согласно страмослябским суевериям, вся жратва, съеденная за эти дни, неким мистическим образом отправится к покойным прародителям хозяина дома, и тем придется обходиться этим пайком до следующего года. Ради благополучия гипотетических предков страмослябы идут на любые жертвы, вплоть до заворота кишок. Поэтому прожорливые чужестранцы у них на вес золота, а скромных ребят с умеренным аппетитом после нескольких лет «сладкой жизни» обычно отпускают на волю и даже помогают выбраться на большую дорогу: чтобы места зря не занимали, никчемные.