Он положил тетрадь на стол передо мной. Я осторожно прикоснулся к обложке и тут же отдернул руку – тетрадка была горячей, словно несколько часов пролежала на солнцепеке.
– Что это? – нерешительно спросил я.
– Это Дневник Короля Мёнина, – в голосе Джуффина явственно ощущалась некоторая неуверенность. – Вообще-то, доподлинно известно, что Король Мёнин никогда не вел дневник. Только собирался завести, да руки не доходили.
– Совсем как у меня, – невольно улыбнулся я.
– Ну вот. Тем не менее, несколько дней назад этот грешный дневник обнаружился под моей собственной подушкой. Жутковатая вещица, я полагаю.
– Почему?
– Потому что все наследство Мёнина состоит исключительно из жутковатых вещиц, – вздохнул Джуффин. – Я открыл его на первой странице и обнаружил, что он предназначается тебе. Можешь себе представить, там даже соответствующая дарственная надпись имеется.
Я открыл тетрадь и с изумлением посмотрел на шефа.
– Здесь нет никакой дарственной надписи.
– Неужели ты думал, что содержимое этой тетради является чем-то постоянным? – насмешливо спросил Джуффин.
Я пожал плечами.
– Попробуй прочитать вслух то, что там написано, – попросил шеф. – Не уверен, что мне следует совать свой длинный нос в дела двух безумных Вершителей, но…
– Конечно, вам интересно, – кивнул я. – Я бы на вашем месте уже умер от любопытства.
Я опустил глаза и прочитал несколько неровных строчек, торопливо выведенных выцветшими чернилами: «Если человеческая жизнь представляет собой результат заговора могущественных приматов против Духа, остается только надеяться, что существует и заговор против приматов – может быть, это заговор Вершителей?»
– Какой заговор? – изумленно спросил я. – И откуда вашему Мёнину было известно слово «приматы»? Сколько живу в этом Мире, ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь так выражался! Выходит, в юности он таскал из Щели между Мирами труды Чарльза Дарвина – так, что ли?
– Тебе виднее, какой заговор и какие приматы, – устало сказал Джуффин. – Думаю, что сомнительное содержание этой тетради всякий раз излагается теми словами, которые понятны очередному читателю. С магическими книгами так часто бывает. Ладно, дальше читай без моего участия. Еще немного, и я, пожалуй, грохнусь в обморок, чего со мной еще никогда в жизни не случалось.
– Если бы здесь был сэр Шурф, он бы непременно прочел вам короткую, но емкую лекцию о том, что не следует пренебрегать возможностью получить новый опыт, – улыбнулся я, поднимаясь со стула. – Джуффин, это ничего, если я начну медленно растворяться в предрассветном тумане? Мне нужно доставить домой Нумминориха и еще…
– Можешь не подбирать выражения, – усмехнулся шеф. – Я знаю, что тебя ждет прекрасная леди. Имей в виду, я очень рад, что наша Меламори вернулась, да еще и таким чудесным образом. Только умоляю тебя: не вздумай вообразить себя нормальным человеком с удавшейся личной жизнью, сэр Макс! Ваша встреча в сердце гугландских болот и все, что за этим последовало, – такие же следы на снегу, как и события, оставшиеся в прошлом. Можешь считать, что с тех пор вы просто успели переобуться и теперь ваши следы расчерчены немного другими узорами.
– Вообще-то мне сейчас ужасно хочется вообразить себя этим самым «нормальным человеком», – признался я. – Но все равно ничего не выйдет.
– Надеюсь, что так. И возьми с собой эту тетрадь, – напомнил Джуффин. – Я понимаю, что тебе не очень хочется принимать этот подарок. Но Дневник Мёнина уже появился в твоей жизни, поэтому его нельзя просто убрать обратно в мой стол.
– Мне действительно немного не по себе, – признался я, осторожно пряча никогда не существовавший Дневник Короля Мёнина в бездонный карман своей Мантии Смерти. – Она такая горячая, эта тетрадка…
– А мне показалось, что она холодная, словно ее хранили на льду, – усмехнулся Джуффин. – Ладно уж, иди, развози по домам своих подопечных. Хорошего тебе утра, Макс.
Мое утро действительно было хорошим. Наверное, оно по праву могло считаться самым лучшим утром в моей жизни, потому что леди Меламори любезно согласилась досмотреть свои удивительные сны, положив голову на мою подушку.
Разумеется, сам я уснуть так и не смог. Ворочался с боку на бок, то и дело поправлял одеяло на загорелых плечах своей чудесной гостьи, восхищенно пялился на мягкие очертания ее профиля – словом, вел себя именно так, как полагается по законам жанра.
Часа через три мне немного надоело затаив дыхание прислушиваться к суматошному перестуку собственных сердец. Я легкомысленно решил, что Дневник Короля Мёнина – не самый худший способ отвлечься от этих неземных переживаний. Кое-как дотянулся до разбросанной по полу одежды и извлек тетрадку из кармана.
На сей раз на первой странице не обнаружилось глубокомысленных рассуждений о «заговоре приматов». Да и текст, к моему полному изумлению, был не рукописным, а печатным. Я немного поморгал, наваждение тем не менее не рассеялось. «Никогда не знаешь, где тебе повезет» – гласила первая фраза.
«А ведь это могло бы стать неплохим началом моей собственной истории», – удивленно подумал я, переворачивая страницу.
Месяца три назад я уже написал длинное-длинное предисловие к этой книжке.
В вышеупомянутом эпохальном труде я многословно объяснял, с какой стати мне приспичило вернуться в Ехо, и, доверчиво ухватившись за руку читателя, бормотал всякие трогательные глупости – дескать, как я этому рад. Потом я пал столь низко, что пустился излагать «краткое содержание предыдущих серий», пояснял, «кто есть кто», и вообще вел себя как самый настоящий писатель, которому очень хочется уговорить читателя купить (и непременно полюбить) продолжение его затянувшейся эпопеи. Хорошее такое получилось предисловие, страницы на три, а то и на все четыре десятым кеглем, – если честно, я уже не помню, сколько было страниц, а проверить невозможно, поскольку только что я стер его на фиг. Оно было отвратительно, как и любая другая попытка объясниться (читай: «оправдаться»). Впрочем, я ничего не имею против предисловий как таковых, поэтому, изничтожив старое, я тут же принялся строчить новое.
Шла по деревенской улице маленькая серая курочка.
Шла себе, шла, дурочка рассеянная, и вдруг на нее наехал невесть откуда взявшийся асфальтовый каток.
Свидетели происшествия думают: «Ну все, хана курочке» – и грустят, как положено в таких случаях, заодно прикидывая, можно ли будет зажарить ее хладный труп или от неосторожной курочки вообще ничего не осталось, кроме жалкой кучки перьев.
Тем временем каток едет дальше, а курочка как ни в чем не бывало поднимается на ноги, отряхивается и задумчиво говорит себе под нос: «Ничего себе! И что же за яйцо такое я теперь снесу?!»