Тельма согласилась.
Мысленно.
– Если он не практикует сейчас, это не значит, что растерял навыки… как-то так…
…как-то так.
– Займешься? – поинтересовался Мэйнфорд, и это прозвучало так, будто он просил Кохэна о личном одолжении.
– А куда я денусь…
О Тельме они словно и забыли.
Может, это и к лучшему?
Она выскользнула из машины, не дожидаясь, пока Кохэн откроет дверь. Ни к чему лишние любезности. Подхватила сумку с медведем, прижала ее к груди, хотя никто не делал попыток отобрать ни сумку, ни игрушку…
– Я… в Архив все-таки загляну. – Тельма повторила это, втайне опасаясь, что Мэйнфорд начнет задавать вопросы. А ее версия о поиске целителя в Архиве не выдержит и малейшей критики.
Но спрашивать Мэйнфорд не стал.
Кивнул.
Бросил:
– Иди…
И отвернулся, будто бы ее вовсе не существовало. А ведь это хорошо… замечательно даже…
…в Архиве на этот раз пахло мясным салатом, и еще коньяком, который цверг не пил – смаковал из крохотной чашечки. Чашечку он держал в щепоти, и водил над нею длинным носом, вдыхая коньячный аромат. На Тельму цверг взглянул с упреком: как это вздумалось ей вновь нарушать покой Архива?
– Доброго дня. – Тельма придавила сумочку. Из-за медведя та раздулась и выглядела более уродливо, нежели обычно. – Я…
– Помню. Второй стеллаж. Третья полка. Думаю, тебе будет интересно.
– Спасибо.
Цверг величественно кивнул и вернулся к коньяку.
Интересно, он вообще знает, что пить на рабочем месте запрещено?
Знает.
И не Тельмы дело, чем он здесь занимается.
На третьей полке обнаружилось несколько папок, столь тощих, что Тельма сразу ощутила разочарование. Впрочем, она тут же себя одернула: не стоило надеяться на большее.
Устроившись за столом, Тельма открыла первую папку.
Лаферт Лайм.
Она провела по имени пальцем и палец понюхала. Ничем не пахнет, даже книжной пылью, не говоря уже об эмоциях. Разве что… скука.
Конечно.
Какие могут быть эмоции? У кого? У стенографиста, который вел протоколы допроса? У машинистки, что перепечатывала этот протокол? Нет, от рукописей отдачи больше, хотя… в мамином деле Тельма тоже ничего не ощутила, несмотря на то, что все протоколы были писаны от руки.
Почему здесь иначе?
…снимок.
Сухопарый мужчина с изможденным лицом. Он скорее похож на неизлечимо больного, нежели на целителя.
Эмигрант.
Последняя волна.
Женат, но супруга умерла родами. Воспитывает дочь, Аманду Лайм, которой на момент допроса исполнилось шестнадцать.
Владеет квартирой в Третьем округе. Не самое лучшее место, целитель, пусть и второго уровня, мог бы устроиться и получше. Ведет прием в клинике. Подал в отставку в связи с состоянием здоровья… заключение штатного целителя: необратимая дигрессия энергетических каналов.
Это же…
Он не имел права продолжать практику.
Из больницы ушел до того, как болезнь диагностировали, а значит, пытался сохранить лицензию. Открыл частную практику в том же третьем округе, где целителей было слишком мало, чтобы остаться вовсе без клиентуры.
Он умел многое. Опыт сказывался. И диагностом был хорошим. Коллеги весьма тепло о нем отзывались. Следователь удосужился их опросить, хотя и не понятно, зачем?
Имелось заявление.
Признание.
И Тельма перечитала его дважды, потому что не верила ни одному слову.
Матушка ее, которая и за пределы Острова выбиралась исключительно по острой нужде, самолично явилась в Третий округ? Отыскала этого целителя среди сотен иных? Предложила немалую сумму за услугу, которая была не только незаконна, но и небезопасна для ее здоровья. Он ведь понимал, чем чреват аборт на таком сроке.
Почему согласился?
Ладно, допустим, он был из тех, кто полагал, что женщина имеет право решать сама и за себя, и за ребенка, но… он ведь приносил клятву. И даже если клятва эта была лишь десятком пустых фраз у алтаря, оставался здравый смысл. Состоятельная женщина. Аборт. Возможные проблемы, в которых обвинили бы его… и ладно это, но почему он вообще появился?
Пришел с признанием.
Его бы не нашли. Не стали бы искать, потому как безнадежное это дело. А он сам… совесть замучила? В совесть Тельма не поверила ни на мгновение. Хотя бы потому, что этот аборт не был первым, на который решился доктор Лайм. Да и смерть… случалось ей с целителями встречаться. К смерти они относились куда спокойнее обычных людей.
Она пересмотрела дело, благо много времени на это не ушло. Дело было тонким. И прозрачным.
Передано в суд.
Приговор.
Смягчающие обстоятельства. Подорванное здоровье. Плохой прогноз. Невозможность остановить распад энергетической оболочки, вследствие чего проблемы с физической составляющей. Он прожил полтора месяца, Лаферт Лайм, чье лицо было Тельме незнакомо. И скончался в Берри-Соуд, что и не удивительно. Там и здоровые не выживали.
Тельма, перед тем как закрыть блокнот, записала еще одно имя.
Аманда.
Что-то подсказывало, что дочь Лаферта Лайма могла бы рассказать кое-что интересное. Шестнадцать ей было, далеко не дитя…
Следующая папка.
Тело Алисии Дженкинс, она же – Вильчевски, а в девичестве и вовсе Бертран, обнаружено в переулке на Мальдина-Грин с полусотней мелких травм и десятком ножевых ранений. Впрочем, как показало вскрытие, травмы являлись неотъемлемым элементом жизни вышеуказанной Алисии Дженкинс и проистекали из разногласий с супругом, по совместительству взявшем на себя и роль сутенера.
Эти снимки Тельма разглядывала с легким чувством брезгливости.
Она не сразу узнала женщину.
Та ведь была красива.
…в девичестве Бертран.
Но куда ушла красота? Опухшее одутловатое лицо, левая сторона которого заплыла. И Тельма закрыла эту сторону ладонью. Нет, ничего не изменилось. Женщине на снимке было хорошо за сорок. Алисия же… Тельма помнила ее молодой. Хорошенькой, несмотря на скучный наряд горничной. Легкой… а эта…
Банальная история.
Скоропалительный брак по любви. Покупка дома. Продажа дома и покупка квартиры… продажа квартиры во Втором округе и переезд в третий… жалобы соседей, впрочем, с переездом эта проблема ушла. В Третьем округе не было принято жаловаться на соседей.
Привод за проституцию.
Суд и штраф.