Он с любопытством разглядывал обстановку студии: высокий потолок, незаконченные полотна у стены, деревянные стойки с картинами, веселый огонь в печурке, ведерко для мытья кистей, разноцветные бока которого свидетельствовали о долгой службе, и особенно прелестную блондинку, по-кошачьи выгнувшуюся на низком диване у окна.
— Привет.
Беранж обольстительно улыбнулась.
— Привет. Вы, наверное, Джерри. — Несмотря на предостерегающий взгляд Мэгги, она кокетливо промурлыкала букву «р», утроив ее.
— Да, — ухмыльнулся Джереми. — А кто вы?
— Ее имя, — ответила Мэгги гораздо более резким тоном, чем намеревалась, — Беранж Жаккар, и она уже уходит. — Поскольку оба недоуменно повернули головы в ее сторону, ей пришлось их познакомить. — Ваша светлость, разрешите представить вам мадемуазель Жаккар. Мадемуазель Жаккар, это его светлость герцог Ролингз.
Беранж томно протянула ему изящную руку, мило пролепетав:
— Же сюи аншанте. Я очень рада.
— А я очарован. — Джереми поднес ее руку к губам.
Мэгги обратила внимание, что с галантностью истинного джентльмена он поцеловал воздух в дюйме от пальчиков француженки, но руку не выпустил, а начал рассматривать.
— Мисс Герберт пишет ваш портрет, мадемуазель Жаккар?
— Мой? — засмеялась та. — Нон, нон…
— Беранж посещала ту же художественную школу в Париже, что и я, — вмешалась Мэгги. — Она, как и я, приехала в Лондон, чтобы попытаться завоевать себе репутацию в портретной живописи. Она снимает мастерскую напротив моей и как раз собиралась вернуться к работе. Не так ли, Беранж?
Беранж не сводила глаз с Джереми, а тот не выпрямлялся и не отпускал ее руку.
— Он великолепен, твой герцог. Ты попросту глупышка, — сказала подруге по-французски Беранж.
Мэгги поблагодарила Господа за то, что Джереми, насколько ей было известно, не знал ни одного французского слова.
— Я спросил вас, мадемуазель Жаккар, не являетесь ли вы объектом портрета, так как не вижу следов краски на ваших пальцах. — Джереми слегка повернул ее изящную ладонь. — Мэгги обычно сплошь ею покрыта.
— В отличие от Маргериты, я во время работы надеваю перчатки. Видите ли, вещества, с которыми мы работаем, огрубляют нежную женскую кожу, а я хочу сохранить руки мягкими.
Что за глупость? Мэгги рывком содрала защитный балахон. Эта парочка мило болтает о нежности кожи, а у нее сердце рвется на части!
— Что привело вас в Челси, ваша светлость? — осведомилась Мэгги, свертывая балахон и бесцеремонно швыряя его в угол, затем подошла к столику, на котором держала вино, и налила Джереми бокал.
Джереми выпрямился и взял вино из ее рук, не выпуская из другой руки цилиндра.
— Ну, я подумал, что загляну к тебе и спрошу, не занята ли ты вечером. У меня билеты на балет, возможно, мы бы могли вместе пообедать…
— На балет? — оживилась Беранж. Джереми оглянулся, явно не понимая, что представляет собой мадемуазель Жаккар, и характера их дружбы.
— Да, — подтвердил он, снова оборачиваясь к Мэгги. — Балет. И обед… до или после.
Сознавая, что рядом с очаровательной блондинкой выглядит бог знает как в старомодном шерстяном платье, да еще с перепачканными краской руками (про фиолетовый мазок на лбу она не догадывалась), Мэгги решила больше не изображать радушную хозяйку и холодно заметила:
— Думаю, едва ли будет прилично, ваша светлость, чтобы вы сопровождали в театр какую-либо женщину, кроме вашей невесты.
— А, — произнес Джереми с раздражающим спокойствием. — На этот счет можешь не беспокоиться. О такой мелочи я уже позаботился.
— Мелочи? — недоверчиво переспросила Мэгги. Наблюдавшая Беранж поворачивала голову то к одному, то к другому, словно наслаждаясь представлением. — Джереми, эта мелочь — будущая герцогиня Ролингз!
— Нет, она не будет герцогиней.
— Неужели? — Да как он смеет отрицать то, что она и все читатели самой распространенной газеты узнали сегодня утром? — В таком случае следует известить «Таймс». В отличие от меня они не поддались на твои уверения, что Звезда Джайпура не женщина, а камень.
— Мне очень нравится эта часть истории, — заметила с дивана Беранж. — Насчет камня. По-моему, весьма изобретательно.
— Никакого изобретательства, — прошипел Джереми. — Это не просто камень, а сапфир в двадцать четыре карата.
Его ответ заставил Беранж приподняться на локтях.
— Сапфир в двадцать четыре карата? Двадцать четыре? — уточнила она.
— Разумеется, двадцать четыре карата! Чушь полная. — Мэгги готова была кричать. — Звезда Джайпура — женщина ростом в пять футов, весом примерно в сто фунтов, с черными глазами, маленькими ножками и личным переводчиком, а я оказалась любовницей человека, за которого она собирается замуж.
— Ты мне не любовница! — прорычал герцог. — И я не собираюсь на ней жениться!
— Конечно. Понимаю. В мире сейчас происходит так мало интересного, что «Таймс» выдумывает новости, чтобы развлечь своих читателей…
— Я не сказал, что они это выдумали. Я говорю, что их сведения неверны. Я разъяснил ошибку тому, кто несет за это ответственность, и опровержение появится в завтрашнем номере…
— Да, оно там появится, — саркастически усмехнулась Мэгги. — А с неба завтра посыплются огромные сапфиры!
Беранж вдруг села на диване, объявив:
— Сюда кто-то идет.
Джереми, явно расстроенный недоверием Мэгги, понизил голос, но продолжал настаивать:
— Неужели ты думаешь, что я попытаюсь сделать тебя своей любовницей?
Мэгги растерянно отвела глаза. Если бы ей задали такой вопрос полчаса назад, она не раздумывая прокричала бы «да!». Но теперь, видя отчаяние Джереми, она вспомнила, как нежно он прижимал ее к себе, и не могла не усомниться…
— Огюстен! — воскликнула Беранж, вскакивая с дивана.
Мэгги круто обернулась. Нет! Это просто немыслимо!
Однако на пороге стоял Огюстен с цилиндром и тростью в одной руке и букетом белых роз в другой. Мэгги, поглощенная спором с герцогом, не услышала его шагов в коридоре.
— Добрый вечер, — несколько обиженным тоном произнес Огюстен.
«И неудивительно», — подумала Мэгги, переводя взгляд с его атласного жилета на лицо. Под глазами лиловые синяки, некогда орлиный нос распух, в обе ноздри воткнуты тампоны со следами засохшей крови, тяжелое дыхание от подъема на шестой этаж.
И его Джереми подозревал в покушении? Кто и ножа-то не поднимет выше головы, даже если очень захочет, потому что видно, с каким трудом он движется! Нет, Мэгги не винила герцога за подозрения, но мысль об этом просто нелепа! Огюстен не мог быть тем, кто пытался его убить. Огюстен просто не способен на зверское насилие.