— Но мы не можем исключить возможность розыгрыша, — проворчал Уиндл.
— Уж это самое невероятное предположение!
— Но что нам остается? — выкрикнул вдруг Уиндл. — Волей или неволей, но мы вынуждены предполагать, что этот феномен контролируется более или менее разумным сознанием!
Гиссинг вытянул палец в сторону Уиндла в насмешливом укоре.
— А не кажется ли вам все это похожим на тот случай, когда мы для объяснения простого рассвета обращаемся к потусторонним силам? [10]
— Тонкость вашего замечания от меня ускользает, — язвительно пробормотал Уиндл.
— Хорошо, я объясню. Основываясь на внутреннем состоянии, приходится признать, что есть раздвоение личности, а основываясь на внешнем — мы вынуждены предполагать некое телепатическое происхождение голоса, что, как я полагаю, лежит вообще вне нашей компетенции.
— Какое ценное замечание! — Уиндл сорвался почти на крик. — А мое мнение таково: назвать недуг — не значит его вылечить.
— Все это неважно, — вмешался Файорио. — Важно то, что все наши векторы указывают на весьма специфическое расположение, называемое индикатор Огга.
Уиндл испустил вздох разочарования.
— Вы уводите нас в ловушку мистицизма. Если мы позволим ему повиснуть у нас на шеях, это нам дорого обойдется как в результатах работы, так и в престиже.
— Но если наша цель — докопаться до истины, то не следует ломиться в дверь, используя одни только механистические теории, — заметил Гиссинг.
— Так каково же ваше мнение? — взорвался Уиндл.
— Я чувствую, что здесь нечто большее, чем простое слабоумие.
— В этом я полностью с вами согласен, — веско произнес Файорио. В этот момент прозвенел звонок, и он встал. — Пришли Фэйты. Надо изложить им только факты, но ни в коем случае истолкования.
Уиндл глянул на часы.
— Сегодня я не могу быть с вами, поскольку уже опаздываю на совещание. Просто изложите факты, ни во что не углубляясь, без обычного вашего вещания — и все будет отлично.
Файорио засмеялся, но как-то не слишком весело.
— Мое «вещание», как вы выразились, есть не более чем хорошие «паблик рилейшнз», без которых я ничего в жизни не добился бы.
— Хорошо, хорошо, пусть будет так. В конце концов, это ваша работа, — поспешно согласился Уиндл и вышел из зала.
— Я тоже должен оставить вас, — с сожалением признался Гиссинг. — Сегодня клубный день в Жирандоле, тот самый день, который они называют Избиение Невинных. И я один из тех, кого должны сегодня «избивать». Кто знает? Может, и вы переберетесь в Жирандоль еще до истечения этого месяца!
— Возможно, возможно, — пробурчал Файорио. — Ладно. Идите, избивайтесь. Я как-нибудь разберусь с Фэйтами в одиночку. Может быть, это и к лучшему.
7
Как обычно Файорио встретил Фэйтов в приемной. Они сидели молча, и на лицах супругов читалось явное горе. На этот раз Хайлир надел просторные брюки из темно-серой саржи и темно-коричневый пуловер с черными рукавами. На Алтее была темно-зеленая юбка, белая блузка и темно-оранжевый жакет. Файорио автоматически отметил отсутствие эмблем, определяющих социальный статус посетителей, но потом вспомнил, что они нимпы.
Доктор поздоровался самым вежливым образом и привычно скользнул в кресло за столом. Фэйты ответили так же вежливо, тревожно глядя на доктора, словно пытаясь угадать, какие новости он им принес.
— Мы достигли прогресса, — начал Файорио. — Тайна осталась, но теперь мы можем общаться с ней напрямую.
— Это хорошо или плохо? — тревожно спросила Алтея.
— Ни то ни другое. Значимость этого вы должны оценить сами.
— Отлично, — быстро сказал Хайлир. — Тогда изложите нам все, что вы узнали.
— Как вам известно, мы методически обследовали мозг Джейро, в результате чего векторы на наших схемах указали, к нашему большому удивлению, на находившийся до сей поры вне всякого подозрения небольшой узелок дрожащего нерва в самой глубине костного мозга, известного как индикатор Огга.
Сегодня, когда мы изучали эту область в деталях, Джейро начал производить случайные звуки. В них нет ничего интересного, но мы их все-таки записали. Затем попробовали стимулировать специальную зону — и сейчас вы услышите, что у нас получилось. — Файорио поставил на стол небольшую черную коробочку. — После некоторых технических шумов и предупредительного звонка вы услышите голос Джейро. Он будет звучать странно, я предупреждаю вас, поэтому возьмите себя в руки. Вы можете оказаться в, шоке, говорю честно.
Файорио нажал кнопку, что-то повернул и сел в ожидании, не спуская глаз с Фэйтов.
Из коробочки раздались различные звуки: шелестение бумаг, глухие стуки, бормотание Файорио, какое-то царапанье, наконец, звонок и голос — низкий и грубый. Голос шел явно из горла Джейро, но никоим образом не был похож на его собственный. Голос взывал потерянно и тоскливо: «О, жизнь моя! Моя бесценная жизнь! Ты проходишь, и я беспомощен в суровой темноте! Я потерянная душа, ибо жизнь моя утекает прочь, утекает, утекает, утекает! Утекает прочь! Я забыт в этих темных глубинах, а моя прекрасная жизнь уходит! — Далее голос перешел в рыдания, затем снова заговорил, с еще большим отчаянием, чем прежде. — Зачем суждено мне остаться потерянным во тьме, на веки вечные?» — На этом месте прозвучало подавленное рыдание, и наступила тишина.
Из коробки послышался напряженный голос Файорио:
— Кто ты? Открой нам свое имя!
Ответа не последовало, как и других звуков. Осталась только звенящая тишина одиночества и пустоты.
Файорио снова нажал кнопку и остановил запись. И теперь, взглянув на Фэйтов, доктор увидел не их, а двух незнакомцев с белыми, как снег, изможденными лицами и огромными выпученными глазами. Файорио сморгнул, видение исчезло, и реальность вернулась. Затем доктор неожиданно услышал свои собственные слова:
— Таковы факты. Для нас — это хорошие новости, это говорит о том, что мы имеем дело не с неизвестностью.
Алтея расплакалась.
— Но откуда исходит этот голос?! Неужели это Джейро?
Файорио развел руками и уронил их по сторонам.
— У нас еще не было времени сформулировать свое мнение по этому поводу. На первый взгляд это кажется классическим случаем раздвоения личности, но такой диагноз сомнителен по многим, так сказать, техническим причинам, о которых я сейчас не буду распространяться.