Гленденинг ухмыльнулся:
— Спрячьте свой меч в ножны, Ланселот! Или вы сэр Галахад <Сэр Галахад — один из рыцарей Круглого стола.>? У меня есть все основания желать, чтобы упомянутая леди покинула Берн-Коттедж.
— Вы хотите сказать, что, кроме желания освободить его для меня, у вас есть и другие причины? — недоверчиво спросил Рейли, не сводя с собеседника глаз. — И что же это за причины?
— Простые. — Граф вернулся к прерванной трапезе. — Я хочу, чтобы она переехала ко мне и жила со мной. А теперь, — добавил он, пожимая плечами, — ей придется это сделать.
Рейли так стремительно вскочил, что с грохотом полетел стул, заставив не одного из его вчерашних собутыльников заворочаться и застонать.
Рейли не обратил на это внимания. Он так сильно подался вперед, что его сжатые кулаки легли по обе стороны тарелки графа, и зашипел ему прямо в лицо:
— Вы мерзавец! Если бы при мне был мой пистолет, я бы сделал большую дырку в вашей самодовольной физиономии, и она была бы так велика, что сквозь нее можно было бы увидеть океан!
Гленденинг, казалось, очень удивился, но не настолько, чтобы перестать жевать.
— Спокойнее, Стэнтон, — сказал он. — Я собираюсь на ней жениться.
Рейли недоуменно заморгал:
—Что?!
— Конечно, я женюсь на ней. Неужели вы вообразили, что я беру своих любовниц силой?
Рейли хотелось сказать: «Вы как раз и производите такое впечатление», но он вдруг подумал, что Гленденинг бравировал своим цинизмом и такое заявление только польстило бы ему, а он ничуть не собирался льстить этому субъекту и потому ответил:
— Ну, вы же не прочь переспать с женами своих друзей, поэтому нет ничего удивительного в том, что я подумал о вас плохо.
Лицо Гленденинга помрачнело.
— Они вовсе мне не друзья, — сказал он твердо, по-видимому, гораздо больше уязвленный предположением о том, что мог якшаться с рыбаками, а не обвинением в блуде. — Вы что, шутите? Они мои люди. Как вы понимаете, это большая разница. Право феодала и тому подобное.
Рейли недоверчиво помотал головой.
— Право феодала? — переспросил он. Это было намного хуже того, что он слышал в Лондоне, хуже того, что ему доводилось слышать в Оксфорде.
— Да. — Гленденинг взмахнул ножом для масла. — И вы это знаете. Хозяин поместья сохраняет право первой ночи. А почему бы и нет? Не то что я пользуюсь им. Вовсе нет. Я хочу только сказать, что имею право потребовать этого. Но похоже, что они сами не прочь… Я хочу сказать, они не против того, чтобы я лишал их невинности. И не могу сказать, что знаю почему.
Но Рейли-то это было ясно. В любом соревновании он одержал бы победу благодаря своей внешности и статям. Какая женщина в здравом уме предпочла бы Адама Макадамса Йену Маклауду?
Этот малый был величиной с дом и красив особой красотой.
И уж, несомненно, этот Гленденинг был самым богатым и желанным женихом на мили вокруг.
— В таком случае что же думает мисс Доннегал? — поинтересовался Рейли. — Если все леди этого острова только и мечтают прыгнуть к вам в постель, почему вам приходится силой заставлять мисс Доннегал перебираться из своего дома в ваш? Не должна ли она броситься к вашим ногам, как здешняя Флора?
Он кивком указал в сторону кухни, где скрылась Флора. Лицо Гленденинга приняло задумчивое выражение. Но жевать он не перестал.
— Конечно, она должна была бы это сделать, — ответствовал граф, — но она, как я уже сказал, несколько упряма.
— Неужели настолько упряма, что ответила отказом на предложение графа выйти за него замуж? — Рейли наклонился, чтобы поднять свой стул, и сел на него. — Не могу припомнить ни одной девушки в Лондоне, которая отказалась бы от такой чести и проявила подобное упрямство.
За исключением некой мисс Кристины Кинг. Но ведь она отказала маркизу, а не графу. Да и это можно было утверждать с большой натяжкой, потому что Рейли частенько отказывался признаваться в том, что он маркиз.
Гленденинг кивнул. Впервые с того момента, как принесли еду, он перестал запихивать ее в рот. Теперь же он подался вперед и заговорщически понизил голос:
— Знаю, Стэнтон. И скажу вам, что это начинает меня… слегка беспокоить. — Он заговорил еще тише: — Я начинаю думать, что даже не нравлюсь девушке.
Рейли тоже понизил голос, хотя следовало бы заметить, что в тоне его звучала явная ирония:
— Не могу себе представить почему. Вы ведь всего-навсего собираетесь выбросить ее из дома.
— О, да она и до этого ненавидела меня, — заверил его граф. — Как вы думаете, почему я прибег к таким низким уловкам? Уверяю вас, что не нахожу в этом ни малейшего удовольствия. Но девушку следует заставить понять…
— Какой вы заботливый малый!
Гленденинг заморгал, по-видимому, приняв иронию Рейли за чистую монету и сочтя его слова за комплимент.
— Нет, ну что за дура! Она нигде и никого не найдет лучше меня. Ни здесь, ни в любом другом месте. Я самый богатый, самый красивый и самый образованный человек на острове.
По мнению Рейли, это не особенно льстило графу, учитывая то, что Рейли удалось увидеть из мужского населения острова.
— И самый скромный, — решился съязвить он.
Но, похоже, Гленденинг не воспринимал сарказма.
— Верно. А что касается этого коттеджа, то он — ее последнее прибежище.
С минуту граф молчал, изучая остатки завтрака на своей тарелке. Потом взгляд его упал на недоеденный кусок бекона, он оживился и поднял глаза.
— Если…
Рейли выжидательно поднял бровь:
— Если — что?..
— Ну, если вы не…
По-видимому, пришедшая ему в голову мысль побудила его к дальнейшей откровенности.
— Если я не… что? — спросил Рейли, заподозрив какой-то подвох.
— Ну, вы умный человек, образованный. Оксфорд и так далее. Думаю, она должна питать уважение к образованному человеку.
— Боюсь, что не улавливаю вашу мысль, — сказал Рейли, осторожно подбирая слова, потому что ему не нравилось, что разговор принял такой оборот.
— Ну, мне просто кажется, что, если такой парень, как вы, я хочу сказать, такой образованный малый, подъехал бы к ней, возможно, она отнеслась бы к моему предложению более разумно…
Рейли в изумлении смотрел через стол на своего собеседника.
Он почти догадался, к чему ведет граф, но услышать это в столь прямолинейной форме было чем-то из ряда вон выходящим.
Он с трудом верил своим ушам.
— Вы что, тронулись умом? — спросил он.
Но граф Гленденинг, казалось, не слышал его. Он продолжал, захваченный своей идеей: