Рейли, настолько изумленный, что ему трудно было подобрать достойные слова, все-таки пытался что-то сказать, но она пресекла его попытку.
— Я полечу и перевяжу вашу руку, — предложила Бренна.
Потом она повернула свою кобылу и поскакала резвой рысью, даже не бросив взгляда через плечо, чтобы убедиться, что он следует за ней.
Но он ехал следом. Конечно, ехал. Да и разве мог он поступить иначе?
Что она такое делает? Не сошла ли она и впрямь с ума? Ей эта мысль уже приходила в голову.
Только в умопомрачении можно было предложить перевязать руку Рейли Стэнтону и полечить его разбитые пальцы.
После инцидента в бальном зале замка Гленденинг она решила, что для всех будет лучше, если она будет держаться подальше от Рейли Стэнтона. В конце концов она должна была завершить свою работу, а ему следовало заниматься собственной.
Было бы разумнее, если бы они не попадались друг другу на глаза. Но встречаться им все-таки иногда случалось, и, к несчастью, всякий раз в присутствии Рейли Стэнтона щеки Бренны покрывались ярким румянцем, а сердце начинало бешено биться, и она ничего не могла с этим поделать.
Она просто не могла допустить, чтобы на этой ступени ее исследования ее что-то отвлекало, особенно красивый молодой врач из Лондона, способный творить своими руками такие веши, что при одном взгляде на его руки сердце ее начинало петь…
Но ведь она отлично знала, что он снова уедет в Лондон, как только докажет самому себе и своей невесте, какой он блестящий и самоотверженный врач.
Нет. Гораздо лучше было держаться как можно дальше от Рейли Стэнтона, и до сих пор ей это удавалось, потому что он не выходил из своей амбулатории, а она редко покидала Берн-Коттедж. Она по-прежнему не посещала церкви, чтобы избежать новой проповеди преподобного Маршалла и упреков его жены. Благодаря лорду Гленденингу все они были оповещены, что она живет одна в своем коттедже и никто не присматривает за ней.
Преподобный Маршалл был полон готовности написать ее родителям и объяснить им в деталях, каким опасностям Бренна подвергается, и это было причиной того, что она выплачивала Стабену по десять шиллингов за то, что он придерживал до лучших времен почту священника или по крайней мере показывал ее ей прежде, чем отправить в Лохалш. Среди этой корреспонденции она нашла весьма оскорбительное послание, которое обрекла торжественному сожжению в своем камине. Преподобный мог удивляться сколько душе угодно тому, что не получал ответа, но это пренебрежение настолько оскорбило его, что он не повторил попытки.
Ах, если бы проблемы, связанные с Рейли Стэнтоном, было так же легко решить!
Ведь как бы она ни уговаривала себя не думать о нем, часто в ужасе она ловила себя на воспоминании об их поцелуях. Часто за работой она замечала, что думает вовсе не о том, что делают ее руки, а о глазах Рейли Стэнтона и, что еще хуже, о его руках…
Об этих самых, на которые она теперь накладывала мазь и повязку. Ссадины на его пальцах были довольно глубоки и, как она полагала, довольно болезненны. С такими ссадинами, думала она, ему некоторое время не придется производить хирургические операции, а это было скверно и обидно, потому что Рейли Стэнтон был хирург высочайшей пробы, и такого она еще не встречала в своей жизни.
— Вы должны позволить мне зашить вам руку, — сказала она, склонившись над его ссадинами и рассматривая их.
— Ради Господа, не делайте этого, — возразил Рейли Стэнтон бодро, — не стоит пятнать мою безупречную кожу уродливыми шрамами.
Бренна нахмурилась:
— Если оставить все как есть, шрам будет еще больше и уродливее.
— Нет, благодарю вас, — возразил он. — Я питаю глубокое благоговение к вашим медицинским познаниям и навыкам, но что касается ваших талантов хозяйки… — Он выразительно поднял брови. — Я предпочитаю рискнуть и оставить рану открытой.
Бренна нахмурилась:
— Что вы хотите сказать? Вы видели, как я зашивала рану Лукаса. Вы даже сделали мне комплимент.
— Да, но Лукас, если вы помните, собака.
— А чем вас не устраивают мои таланты хозяйки? — поинтересовалась она. — Думаю, коттедж я содержу в порядке.
Он оглядел комнату с того места, где сидел за грубо сколоченным, но, несомненно, безупречно чистым столом. В камине горел огонь, и чайник с водой, висевший на крюке, уже начал нагреваться. Дождь хлестал по ромбовидным стеклам окон, подчеркивая уют и тепло коттеджа.
— Я имею в виду, — сказал он уклончиво, — что только теперь я определил природу этого шуршанья, которое постоянно слышу над головой каждый раз, как бываю здесь.
Он поднял глаза на стропила. Взгляд Бренны проследил за ним.
— О, но ведь это только Джо, — сказала она и умолкла, понимая, как нелепо должны были прозвучать ее слова.
Однако Рейли будто ждал ее слов, потому что тотчас же парировал:
— Отлично, только Джо. Сообщаю вам, что в вашем доме под потолком свободно летает птица, а вы говорите: это всего лишь Джо.
Она скорчила гримасу, потом взяла миску с мыльной водой, которую использовала, чтобы обмыть его руку, и направилась к раковине.
— Она одна из любимиц моего брата, — пояснила Бренна. — Видите ли, он подарил ее Хемишу, когда мы все уехали в Лондон, но Хемиш сказал, она не захотела остаться у него. А потом, когда я вернулась…
— Это негигиенично, — заявил Рейли Стэнтон. — Весьма негигиенично.
Она так и не смогла понять, шутит ли он или говорит серьезно.
— Она ручная птица и привыкла жить в доме, — объяснила Бренна. — А это гораздо больше, чем можно было бы сказать о некоторых жителях Лайминга. Поэтому не стоит говорить об антисанитарии.
— Сколько у вас братьев? — неожиданно спросил Рейли Стэнтон.
— Четверо, — ответила она, глядя на него с подозрением.
Да и как ей было не стать подозрительной? С того момента как они выехали из лощины, где обитало семейство Макафи, Рейли не только не прикоснулся к ней даже пальцем, но и не затрагивал никаких животрепещущих тем, столь волновавших ее, не заговаривал о том, что случилось с ними в ту последнюю встречу, когда они оказались наедине.
Возможно, размышляла Бренна, этот поцелуй не имел для него такого значения, как для нее.
— Четверо братьев, — подал голос Рейли Стэнтон. — И, я полагаю, все моложе вас?
Она кивнула:
— Старшему семнадцать. Младшему семь.
— Семнадцатилетний должен где-нибудь учиться, — заметил Рейли, — и, уж конечно, не в Индии.
Она пожала плечами:
— Он захотел поехать.
— Легкомыслие! — все, что мог сказать на это Рейли.
— Такой шанс может представиться раз в жизни, — заметила уязвленная Бренна.