Но я знала, что говорю в пустоту.
– Она совершенно невменяема, – моя сестра обращалась к Гаэлю. – Прямо не знаю, что с ней делать… Я бы не хотела сейчас везти ее в клинику. Мы с ней так давно не виделись… Все-таки три года! А как много всего произошло за это время… Мила, сестренка, посмотри на меня, узнаешь?
– На твоем лице слишком много пудры и румян. Ты нервничаешь так же, как я… Прекрати этот фарс и помоги мне подняться… Гаэль, подойди ко мне…
Он смотрел на меня очень странным взглядом. Словно мы действительно не были с ним знакомы.
– Давайте сюда кресло, поедем обедать… – произнесла сестра.
И, к ужасу своему, я вдруг обнаружила, что второй мужчина, не Гаэль, катит ко мне инвалидное кресло на колесах. Меня подняли, словно парализованную, и повезли в другую комнату, где был накрыт стол на четверых.
Я зажмурилась. Так не бывает. Открыла глаза, но ничего не исчезло.
– Где мы? Чей это дом?
– Это дача моего бывшего мужа, Вика. Он погиб месяц тому назад. Представляешь, ему кто-то отрезал голову. Я приехала по делам в Москву, зашла к нему, открыв двери своими ключами, а на кухне, на блюде, лежит его голова… Если бы не присутствие Пола и Гаэля, мне было бы совсем худо… Пол! Где ты там?
Я обмерла, когда на пороге появился Пол Фермин. Он подошел к Миле и поцеловал ее в щеку.
– Пол, но как же так? А ты, сука, выкладывай, сколько у тебя еще спрятано „трупов“? Может быть, здесь живет Матвей, который насиловал меня, и Дора, и Вик, и Игорь, которого я пристрелила на дороге?
Перед мной на столе стояла тарелка с супом. Я осторожно подняла ее пальцами и прежде, чем моя сестренка успела увернуться, выплеснула ей горячий суп прямо в лицо…»
* * *
«Они жили в этом доме: ели, спали, катались на лыжах – я видела их в окно, лежа в смирительной рубашке.
Все они по-прежнему обращались ко мне, как к Миле. В конце концов я сдалась. Я призналась в том, что я действительно Мила, что я фотограф, что эту стерву, которая спала по очереди со всеми моими мужчинами, зовут Анна, и на этом все успокоились. Меня развязали, одели в приличные брюки и свитер и даже разрешили гулять по дому.
Судя по пейзажам за окнами, это было Подмосковье. Сбежать было невозможно – дом окружала высокая прозрачная сетка-забор, а возле ворот стояла будка с охраной.
И если сначала я пыталась кому-то что-то объяснить или понять, что вообще вокруг меня происходит, то спустя пару дней мне все это порядком надоело. Главное, что я была жива, что меня сносно кормили, мне улыбались, лечили меня, наконец… Я горстями пила таблетки и терпела уколы… Мне, признаться, было все равно, что будет со мной дальше. И вот тогда первой не выдержала она.
Ночью, когда все легли спать, Мила прибежала ко мне и, забравшись ко мне под одеяло, обняла меня, зарывшись мокрым от слез лицом в мою пижаму…
– Прости… Прости меня, нас всех… Светочка, родная, прости… Я задыхаюсь от того, что натворила, я не могу так больше…
Первый вопрос, который я ей задала, был:
– Тот мужчина, который теперь совсем седой, это Родионов?»
* * *
«Мы сидели в залитой лунным светом спальне и курили.
Мила рассказывала мне о том, что произошло с ней после того, как мы с Виком уехали в Москву.
Да, конечно, мое настоящее имя – Светлана. И в моем паспорте до сих пор стоит ненавистная мне фамилия Ромих. Светлана Ромих – что может быть смешнее? А что могло быть смешнее уготованной мне судьбы? Девочка, рожденная от тринадцатилетней матери-нимфоманки и эгоистичного, помешанного на неудовлетворенных сексуальных желаниях десятиклассника – на что она, то есть я, могла рассчитывать в этой жизни? На чудо? Меня, как надоевшую и никому не нужную куклу, отнесли сначала в детский дом, потом отдали в руки нищего саксофониста, женатого на художнице-алкоголичке… Что я видела в этой жизни, которая для одних представлялась яркой картинкой из иностранного журнала, а для других – унылым русским пейзажем с мокнущими под дождем березами или натюрмортом со стаканом водки и хвостом селедки…
О том, что я дочь Ромиха, я узнала совершенно случайно, от пьяного отца. Вернее, отчима-саксофониста. Нет, он не насиловал меня, как это бывает в американских психологических фильмах или мелодрамах мосфильмовского розлива. Он относился ко мне по-человечески, заботился обо мне, когда был трезв, но в его глазах постоянно читалось чувство вины за то, что они с женой не смогли мне дать НИЧЕГО! Абсолютно. Даже приличного жилья. И он пил, а я в это время познавала жизнь… Я научилась воровать, драться, целоваться, играть в карты, делать эротический массаж, готовить, читать… Я очень много читала, хорошо училась, я просто вырывала с кровью свои оценки, чтобы получить „красный“ диплом. Но мне его не дали. Потому что у меня было „неудовлетворительное“ поведение. Однако я подала документы в самый престижный вуз города – Экономическую академию, в которую просто невозможно было поступить без связей или денег. Но у меня была смазливая физиономия, хорошая фигурка и два французских презерватива. Я разделась прямо в деканате, предварительно заперев за собой дверь. Нас там было только двое – ректор и я. И я сказала, что он может делать со мной все, что угодно, лишь бы я поступила, и что все пять лет он может „пользоваться“ мной тоже как угодно… Он смотрел на меня ошалевшим взглядом, не понимая, в своем ли я уме или нет. Я предупредила его, что если он мне сейчас откажет, то я закричу, сюда прибегут люди, которым я скажу, что он хотел меня изнасиловать…
И он не тронул меня. Наверное, было в моем взгляде что-то такое, что остановило его от дежурного ректорского тона: он задал мне несколько вопросов, связанных с моим дипломом, я ответила, что у меня почти все пятерки и что он никогда не пожалеет, если возьмет меня к себе…
И я была принята. Сдавала так же, как все, экзамены, готовилась, училась и поступила. Сама. Хотя, возможно, ректор меня и подстраховал. Позже, вручая мне диплом уже по окончании академии, он сказал мне на ухо так, чтобы никто не слышал: „Я тебя хотел все эти пять лет, но боялся подойти…“ Училась я легко, параллельно с учебой я заводила романы в основном с представителями директорского корпуса, жила каждым днем, пытаясь сориентироваться в городе и определиться, куда же мне пойти работать и как сделать так, чтобы синекура сама пришла мне в руки… Но все, что предлагали мне мои представительные любовники, было не по мне. Должности секретарши или бухгалтерши меня не прельщали. Мне хотелось самостоятельности, возможности раскрыться и доказать всем, что я – лучше их, умнее, способнее… Следующим этапом после окончания академии были курсы арбитражных управляющих… Это было что-то совсем новое, и человек, который оплатил мне эти курсы, научил меня многому… Я бы, возможно, так и жила в квартирке, которую он для меня снимал, если бы не встретила Игоря Родионова. Того самого Игоря, который продавал газ, а точнее – воздух… Он сильно изменил меня, он вдохнул в меня жизнь, открыл мне глаза на многие вещи, о которых я прежде и не догадывалась… Это он научил меня манипулировать людьми – у меня к этому обнаружился талант! Кроме того, он обучил меня своей философии, которая мало чем отличалась от ницшеанства… Короче, пересыпал мои мозги перцем и полил их уксусной эссенцией… Но он слишком уж старался…