– Ты зачем убил этих женщин? Что они тебе сделали?
– Каких еще женщин? О чем ты?
– Три молодые женщины были задушены чулками. Один я вытащила у тебя из кармана. На нем следы одной из жертв, Ирины Овсянниковой.
– Какие чулки?! Какая Ирина Овсянникова?! Лена, да приди ты в себя, прошу! О чем вообще идет речь?!
– Марк предупреждал, чтобы я была осторожна с тобой. Когда ты спал, я залезла в карман твоей куртки и достала… это. Чулок, понимаешь? Кусок женских колготок! Я отдала его на экспертизу… им была удушена Овсянникова. Скажи, за что ты их убивал? Ты что – больной?
Она смотрела на него и сама не верила в то, что говорила. Перед ней стоял Гурьев, мужчина, которого она любила, уважала, ценила, а теперь не понимала, почему она должна была нацеливать на него пистолет и говорить ему все эти мерзкие вещи?
– Я никого не убивал, – сказал он тоном человека, каким разговаривают с тяжелобольными. – Думаю, все же у тебя есть проблемы. Лена, успокойся и позволь мне подойти к тебе.
В это время в прихожей раздался какой-то шорох, и, к удивлению Лены, на пороге возникла Инна.
– Ма, опусти пистолет, иначе ты всех перестреляешь. Он – не маньяк. Это я сунула ему в карман чулок, который мне помогли выкрасть из лаборатории. Мой одноклассник. У него там работает отец. Извини. Просто я хотела, чтобы и ты была поосторожнее. Ну же, опусти пистолет и попроси прощения у человека. Да, и вы, если можете, простите меня, – обратилась она к Гурьеву. – Все так отвратительно получилось!
– Ты дура, что ли?! – Гурьев покрутил пальцем у виска. – Мать твоя и так в депрессии, только-только начала приходить в себя.
– Говорю же – простите.
– Как у тебя все просто! – Гурьев подошел и обнял бесчувственную Лену. – Все, все, успокойся.
– Руки за голову! – В комнату влетел отряд вооруженных людей. Гурьева скрутили, уложили на пол. Инна отлетела в сторону, Лена закрыла лицо руками. Она поняла, что произошло. Это Марк… Марк, поняв, что она после суда отправилась домой, а не к ним, отправил сюда людей, чтобы защитить ее.
Она схватила телефон и позвонила ему.
– Марк, Марк! – кричала она, захлебываясь плачем. – Это я, Лена! Скажи своим людям, чтобы отпустили Сережу. Это Инна все устроила, подложила ему чулок, ты слышишь? Она сама мне только что сказала! – И, обращаясь уже к дочери: – Как ты могла, Инна?! Как? У тебя нет сердца! Я не хочу тебя видеть.
Когда приехал Марк, в квартире их осталось трое. Инна заперлась в своей комнате, Гурьев и Лена в кухне пили коньяк.
– Прости меня, Марк. Это я во всем виновата. Не смогла воспитать нормально свою дочь. – Лена обняла Марка. – Прости и ее тоже. У нее тяжелый характер.
– Но откуда у нее этот чулок?! Это же серьезно!
– Гоша Анджан – ее однокурсник.
– Гоша? Но как он мог?!
– Смог, значит. Вероятно, Инна убедила его сделать это, чтобы наказать меня, испугать, чтобы я рассталась с Сережей.
Несмотря на все произошедшее, Лена чувствовала себя самой счастливой – Гурьев, ее Гурьев снова был тем мужчиной, которого она любила и так боялась потерять.
– Я рад за вас, – сказал Марк и вышел из кухни.
Петр Андреевич вернулся с похорон Ольги Погодиной и налил себе стакан водки. Выпил. Затем еще столько же. Он знал, что все бывшие на похоронах знали, кем он приходился Оле. Но ему было уже все равно. Оли больше не было. Вернее, от нее осталось тело, которое зарыли в землю. А она так любила тепло, любила закутываться в пледы, постоянно мерзла, и ему доставляло особое удовольствие согревать ее. Вот только душу ее он согреть так и не смог. Не сумел разорвать со своей прежней жизнью и начать новую – с Олей. Почему? Неужели всему виной сила инерции? Чего он боялся? Перемен в своей жизни? Но ведь это были бы приятные перемены.
Он знал, что и Буров, и Перекалин сейчас тоже хоронят своих подруг. Богатые, влиятельные мужики – что они смогли сделать, чтобы найти убийцу Оли, Марины, Ирины? Ничего. Никто ничего не знает. Но ведь живет же эта скотина где-то рядом, следит за своими будущими жертвами.
И что теперь делать? Как жить дальше? Может, все-таки обратиться к частному детективу и попросить разыскать убийцу?
Беленков разрезал помидор на четыре части, густо посолил. Выпил еще водки и закусил. Так хотелось плакать, так хотелось, что горло сдавило.
Он и Буров с Перекалиным отдали Марку на экспертизу присланные им посылки с вещами убитых женщин. Когда еще она будет готова…
Он вспомнил свой последний разговор с сыном. Он говорил с ним как со взрослым, отдающим отчет в своих поступках мужчиной. Спросил прямо в лоб: это ты убивал женщин? Костя сразу же признался. Сказал – да, это был он. И пирамидку взял, убив Олю.
– А что мне еще оставалось делать? Все равно же рано или поздно меня вычислили бы.
– Ты специально носил эту пирамидку, чтобы это произошло как можно быстрее? Чтобы тебя арестовали?
У Петра Андреевича просто ноги подкосились от Костиного признания. Он вошел в комнату сына и сел – не мог стоять.
– Зачем ты их убил?
– Затем, что надо было что-то делать, как-то прекращать весь этот обман. Мне маму было жалко. Она красивая, еще не старая, она так любит тебя, а ты…
– Костя, скажи, что ты все это сочиняешь! Прямо на ходу… – Беленков не мог поверить в услышанное. – Ты же не мог вот так прямо взять и задушить женщину?!
– Папа, это оказалось не так трудно… особенно если учесть, что я ненавидел их – всех троих. Думаешь, я не видел, не понял, на что вы решились, устраивая этот новогодний бал? Зачем вы пригласили туда своих барышень? Чтобы продемонстрировать своим женам, что вам все можно, а им – нельзя? Вы унизили своих жен, мою мать в частности! Вот я и хотел продемонстрировать, что не только вам все можно, но и другим, если уж на то пошло!
– Костя, ущипни меня. Этого не может быть!
– И что ты теперь намерен делать? Рассказать своим друзьям, кто истинный убийца?
– Как ты их убивал? Как все происходило?
– Назначал свидание, говорил, что у меня есть записка от вас, каждой – от своего любовника. Они садились в мою машину, а дальше – дело техники. Оказывается, задушить человека, особенно девушку – это очень просто и быстро. И чисто.
Беленкову показалось, что зрачки Кости растворились в белках – и глаза его стали белыми, страшными.
– А зачем все эти… посылки?
– Чтобы вы поняли, что все это – для вас! Весь этот страшный спектакль со смертью – для вас, сильных мужчин. И что новогодний бал, где вы тешили свое мужское самолюбие, тщеславие и демонстрировали свою безнаказанность и жестокость по отношению к своим женам – ничто по сравнению с тем действом, которое для вас устроил я. Я ненавижу тебя и твоих друзей! Вы отравили существование близких вам людей! Мама очень любила тебя, очень, она никогда не обманывала тебя, не изменяла.