– Она нервная и измученная. У нее двое маленьких детей-погодков, девочке три годика, мальчику – два.

– Какой прелестный возраст!

– Помнится, когда Фабиола была совсем маленькой, ты с ней просто измучилась. Ходила за ней повсюду, чтобы она не наглоталась стирального порошка или не напилась чернил или краски. А у Вероники их двое, представляешь, что творится в квартире, когда они начинают играть, бегать, все опрокидывать, ломать, крушить на своем пути. Маленькие такие бандиты.

– Марк, ты с такой любовью говоришь о чужих детях. Ты, случаем, не хочешь еще детей?

– Хочу. И много. Но у меня такая жена. Словом, давай оставим этот разговор.

– Ну ладно, как скажешь. Так что ты можешь сказать о Веронике?

– Обыкновенная женщина. Думаю, до родов она была красивой. Но сейчас на нее больно смотреть. И еще. Не для протокола. Мне кажется, она несчастлива с Егором.

– Почему? Они что, ругаются?

– Нет, просто в их взглядах есть какая-то недосказанность. Но это мои личные впечатления, и никакого отношения к делу они не имеют.

– Не знаю, не знаю.

Я рассказал ей о своих подозрениях, о Егоровом соседе по гаражу, о том, что решил забрать на экспертизу детские сиденья, чтобы проверить, правду ли говорит Вероника.

– А я была у Альмиры. Знаешь, это тоже мои наблюдения, но мне кажется, брат ее мужа, Ренат, занимает в ее жизни не последнее место. Представляешь, мы с ней разговаривали, и я никак не могла решиться рассказать ей, что Тимура нашли вместе с Валентиной. А тут пришел Ренат и бухнул ей прямо, можно сказать, с порога. Он назвал ее сучкой.

– Кого?

– Валентину, конечно. И я подумала, что они с Альмирой и до этого трагического случая не очень-то жаловали вдову Минкина. Хотя это же понятно. Тимур был должен Минкиным круглую сумму денег. Знаешь, когда я намекнула ей, чтобы как-то успокоить ее, что они могли оказаться вместе по делам, даже предположила, мол, они встретились, чтобы обговорить детали погашения долга – тут такое началось. Вернее, ничего особенного не началось, но я поняла, что Альмире этот вариант не понравился еще больше, и что лучше бы они были любовниками – ее муж и Валентина, чем если бы Тимур даже после смерти Сергея Минкина продолжал оставаться должен ему большие деньги. Словно его долг теперь оказался обращен в сторону вдовы, понимаешь? Все это выглядело таким образом, будто бы после смерти Минкина эта семья вздохнула с облегчением, мол, убит Сергей, и теперь они никому ничего не должны, словно Тимур каким-то образом успокоил жену. Возможно, они знают, что Валентина – гражданская жена Минкина и что уж ей-то они точно ничего не должны. А тут я со своими дурацкими предположениями.

– Между прочим, ты рассказала важную вещь. Ведь если бы в этой семье продолжали считать, что они должны Минкиным деньги, то Альмира отреагировала бы на твои слова иначе, не так ли?

– Ну да, я и сказала об этом долге только для того, чтобы успокоить ее, чтобы Альмира не думала, будто Тимур мог встречаться с Валентиной только как ее любовник. Понимаешь? А получилось наоборот.

– И ты не догадываешься почему?

– Думаю, это Тимур убедил ее в этом.

– А на каком основании он мог так считать, ну, что они после смерти Минкина не должны его вдове?

– Причина здесь может быть одна: Валентина лично простила долг Тимуру, поскольку являлась его любовницей.

– Вот! И я подумал об этом же! Если бы Тимура и Валентину не связывали любовные отношения, то разве Валентина вела бы себя так спокойно и не пыталась выколотить долг из Атаевых? Не блаженная же она. Но она этого не делала.

– Не делала, это точно, иначе Альмира не смогла бы говорить о ней тепло. Знаешь, что она мне сказала, когда до нее дошло, что она стала вдовой? Она сразу же вспомнила Валентину и пожалела, что не навестила ее сразу после смерти Минкина и не выразила ей своего сочувствия. Вряд ли она вспомнила бы о ней таким образом, если бы между ними были натянутые отношения.

– Вот мы и пришли к выводу, что Тимур и Валентина были любовниками, – подвел я черту.

– А Альмира – любовница брата мужа, Рената. Не думаю, что я ошибаюсь. Я видела, как они смотрят друг на друга, как общаются. Как близкие… как очень близкие люди, понимаешь? Можно даже допустить, что Альмира все знала о связи Тимура с Валентиной, но молчала по двум причинам. Первая – Валентина простила им долг Минкина (который она могла при большом желании требовать при помощи влиятельных и опасных друзей Сергея). Вторая – у Альмиры самой было рыльце в пуху, и ей было даже удобно такое положение вещей.

В ту ночь мы проговорили часа два, вспоминали всех: и покойного Сергея Минкина, и анализировали поведение Тимура и Валентины в те дни, когда видели их вместе в нашей общей компании. Потом Рита мне извиняющимся тоном сказала, что не хотела бы, чтобы у меня были такие знакомства, как Минкины и Атаевы. Что негоже следователю прокуратуры общаться с бандитами и мошенниками, и что, какие бы человеческие качества меня ни привлекали в Тимуре, я не должен был поддаваться его обаянию, и что, возможно, он сам, Тимур, выстраивал отношения с нашей семьей исключительно для того, чтобы впоследствии сделать и нас с Ритой своими кредиторами – ведь он отлично знал, что у нас есть деньги. Осознавать это было особенно горько.

Мы легли спать глубоко за полночь, и у меня осталось такое нехорошее чувство, будто мы с Ритой все наши чувства и силы тратим на совершенно чужих людей и их проблемы.

– Не переживай, Марк, – сказала она вдруг, уже засыпая, словно прочитав мои мысли. – Кто-то же должен найти убийцу. Двойное убийство – это тебе не фунт изюма.

13. Письма в Израиль

«Дорогой Яков! Спасибо тебе за последнее письмо. Я чувствую, что ты меня любишь, и это придает мне сил. Если бы ты только знал, как мне тебя не хватает. Я тебе уже писала, что живу совершенно чужой жизнью, что все, что меня окружает, за исключением наших детей, – чужое. Иногда мне кажется, мы с тобой допустили где-то колоссальную ошибку. Вернее, ее допустил ты, а я во всем с тобой согласилась. Тебе не надо было настаивать на том, чтобы я сохранила первую беременность, а потом и вторую. Ты слишком далеко от меня, чтобы я и дальше чувствовала, что мы не безразличны тебе. Деньги. За деньги спасибо большое. Но все равно они не заменят мне – мужа, а детям – отца. Ты пишешь, что я могу в любое время приехать к тебе, и мы все станем жить вместе. Но как ты себе это представляешь? Для меня это слишком сложно. К тому же надо бы нам зарегистрировать брак, а это, сам знаешь, не так-то просто. Хотя стоит тебе этого сильно захотеть, ты приедешь, и мы с тобой распишемся. Знаешь, мне иногда кажется, что я и сама этого боюсь. Нет, не приезда, а того, что может за этим последовать. Совместной жизни. Я так долго этого ждала, так долго об этом мечтала, что теперь, если вдруг ты все же решишься приехать сюда, ко мне, специально для того, чтобы зарегистрировать наш брак, я просто не выдержу. Умру от счастья. Знаешь, я никогда не рассказывала тебе, что я испытывала, когда мы бывали с тобой вместе. Когда выезжали за город, прячась ото всех и проводя выходные на природе. Тогда мне казалось, что от той радости, которая меня переполняла, у меня остановится сердце. Это было (ты не обижайся, я тебя прошу), это было похоже на пресыщение, когда понимаешь, что большего-то тебе и не надо. Такая охватывает истома, так становится сладко на душе, что даже подташнивает.