– Почему эта девочка называет тебя Дженифер Гарнер? – интересуется мистер Маршалл. Он тоже машет Марни, пока дедушке с бабушкой, или кем там они ей приходятся, не удалось загнать девочку в машину.

– О, – говорю я, чувствуя, что краснею, – мы сидели рядом в самолете и просто играли, чтобы скоротать время.

– Как мило. – Мистер Маршалл начинает махать с еще большим воодушевлением. – Не все молодые люди понимают, что к детям надо относиться с уважением, а не снисходительно. Важно подавать хороший пример молодому поколению, ведь семьи в наше время так нестабильны.

– Согласна с вами, – отзываюсь я, как мне кажется, с достоинством.

– Боже! – Эндрю попытался поднять мой рюкзак. – Что у тебя там такое, Лиз? Труп, что ли?

Мои достойные манеры трещат по швам, и я лепечу:

– Только самое необходимое.

– Прошу простить, что моя колесница не такая стильная, – говорит мистер Маршалл, распахивая дверцу автомобиля. – Вы, конечно, привыкли к другим автомобилям у себя в Америке. Но я почти не пользуюсь машиной, поскольку хожу пешком до школы каждый день.

Мне тут же представилась очаровательная картина, как мистер Маршалл шагает по узкой улочке в пиджаке в «елочку» с кожаными нашивками на локтях, – а не в лишенной всякого вдохновения куртке, которая на нем сейчас, – и, возможно, рядом с ним трусит кокер-спаниель или даже два.

– Да что вы, она замечательна! – Это я о машине. – Моя ненамного больше.

Не понимаю, почему он стоит у двери и не садится внутрь. Потом он говорит:

– После тебя, Лиз.

Он хочет, чтобы я вела? Но… я ведь только приехала! Я даже не знаю, куда ехать!

И тут до меня доходит, что он держит открытой вовсе не водительскую дверь… это пассажирское место. А руль с правой стороны.

Ну конечно! Мы же в Англии!

Я смеюсь над своей ошибкой и усаживаюсь на переднее сиденье.

Эндрю захлопывает багажник, идет вперед и видит, что я уже сижу на пассажирском сиденье. Он возмущенно смотрит на отца. – А мне что, в багажнике сидеть?

– Следи за своими манерами, Энди, – отвечает мистер Маршалл. Мне так странно слышать, как Эндрю называют Энди. Для меня он исключительно Эндрю.

Хотя, если честно, в этом кожаном пиджаке он больше тянет на Энди, чем на Эндрю.

– Леди на переднем сиденье, а джентльмены – на заднем, – продолжает мистер Маршалл, улыбнувшись мне.

– Лиз, я думал, ты феминистка, – усмехается Эндрю. – Неужели ты смиришься с таким обращением?

– Конечно, – говорю я, – Эндрю надо сесть вперед, у него ноги длиннее и…

– И слышать не хочу, – перебивает мистер Маршалл. – Сзади ты помнешь свое прелестное китайское платье. – И сильно хлопает моей дверцей.

Он обходит машину справа и придерживает спинку сиденья, чтобы Эндрю мог влезть назад. Они о чем-то спорят, и потом появляется Эндрю, он раздражен.

Мне неловко даже думать, что Эндрю раздражен из-за того, что я села на переднее сиденье. Скорее всего, ему просто неловко, что он не может встретить меня на собственной машине. Да, именно так. Бедняга! Наверное, думает, что я подхожу к нему с американскими мерками капиталистического материализма! Надо как-нибудь намекнуть ему, что я нахожу его бедность очень даже сексапильной, видя, на какие жертвы он идет ради детей.

Не ради Эндрю-младшего, Генри, Стеллы и Беатрис, само собой. Я имела в виду детей мира, которых он когда-нибудь будет учить.

Ух ты! От одной только мысли, сколько маленьких жизней улучшит Эндрю своей жертвой на стезе учительства, у меня дух захватывает.

Мистер Маршалл усаживается на водительское место и улыбается мне:

– Готовы?

– Да, – говорю я, и меня переполняет восторг, несмотря на сонливость из-за смены часовых поясов. Англия! Наконец-то я в Англии! И меня сейчас повезут через сельскую местность в Лондон! Может, я даже увижу овец!

Но прежде чем мы выезжаем из гаража, нас обгоняет джип. Заднее стекло опускается и оттуда высовывается Марни, моя маленькая подружка из самолета.

– До свидания, Дженифер Гарнер! – кричит она.

– Пока, Марни! – Я опускаю свое стекло и машу ей рукой. Потом джип срывается места, и в окне мелькает сияющая Марни.

– Кто, черт возьми, такая эта Дженифер Гарнер? – спрашивает мистер Маршалл, выезжая с парковки.

– Да так, одна американская кинозвезда, – отвечает Эндрю, прежде чем я успеваю рот открыть.

Просто одна американская кинозвезда? «Да эта американская кинозвезда, между прочим, похожа на твою девушку!» – хочется закричать мне. Настолько похожа, что девочка в самолете даже попросила автограф!

Но я умудряюсь прикусить язык. Не хочу, чтобы Эндрю чувствовал себя не в своей тарелке, зная, что ухаживает за двойником Дженифер Гарнер. Это, знаете ли, может напугать любого парня. Даже американского.

В отличие от египетского костюма, где существовало четкое разделение стилей между полами, греческий костюм того же периода у мужчин и женщин ничем не отличался. Большие прямоугольные куски ткани разного размера оборачивались вокруг тела и закреплялись декоративной брошью. Получившийся балахон назывался тогой.

Это одеяние пользовалось успехом на вечеринках университетских братств. Причина этого для меня остается загадкой, поскольку тогу нельзя назвать ни выгодно подчеркивающей фигуру, ни удобной, особенно если приходится надевать контролирующее бюст белье.

История моды. Дипломная работа Элизабет Николс

4

Мужчины всегда презирали женские сплетни, потому что подозревали правду: в них обсуждаются и сравниваются их размеры.

Эрика Джонг (р. 1942), американская и писательница и педагог

Не вижу никаких овец. Оказывается, аэропорт Хитроу не так уж далеко от города. По рекламным щитам, проносящимся мимо, понятно, что я уже не в Мичигане. В большинстве случаев даже не ясно, что рекламируется. Например, на одном из них изображена женщина в белье, а под ней слово «Водафон», что вполне могло быть рекламой службы секса по телефону.

Но могло быть и рекламой трусиков. Когда я спросила, ни Эндрю, ни его отец не смогли мне ответить, поскольку слово «трусики» вызывало у них приступ смеха.

Я совсем не против, что они находят меня такой забавной. По крайней мере, Эндрю отвлекся от того, что ему приходится ехать сзади.

Наконец я вижу знакомое название улицы. Мне пришлось писать его много раз на посылках для Эндрю. Посылки я слала все лето – коробки его любимого американского печенья, вафли, «Мальборо лайт» (хотя сама я не курю и очень надеюсь, что и Эндрю бросит задолго до рождения нашего первого ребенка). Настроение у меня куда радужнее, чем на парковке в аэропорту. Это потому, что наконец появилось солнышко – оно скромно выглянуло из-за тучи. И потому что улица Эндрю оказалась такой европейской – чистые тротуары, цветущие деревья, старинные особняки. Все как в фильме «Ноттинг Хилл».