И вдруг запела она. Аккомпанировал ей очень известный и талантливый человек, но даже его гениальные руки не могли соперничать с голосом, который занимал не просто все дозволенное пространство – казалось, он проникал сквозь поры кожи до самой души и приятно щекотал «под ложечкой». Королева пела простенькую, немного даже шутливую песенку, сочиненную для нее когда-то как раз ее сегодняшним аккомпаниатором. Без микрофона, совершенно пьяная, держась за спинку стула. Рядом почтительно склонился Принц, стараясь поддержать любимую под руки, если она все-таки свалится. Но голос… Он меня абсолютно покорил.
Звездопад. Счастье, которое так коротко. Глупые люди, которые не умеют зажечь и сберечь свою любовь. Талант, который умирает, и бездарность, которая несчастна, так как тоже хочет в небо. А потом она пела про мужчин и женщин, про разочарование и бессонницу, пела весь вечер.
Незаметно наступил Новый год, все весело защебетали, а я все слушала, как зачарованная.
В самом разгаре ночи начали уходить первые гости. Вскоре Милка потянула меня за рукав. Мы распрощались со всеми, с кем успели познакомиться, и пошли в прихожую. Ее ухажер вышел первым – искать нам такси, Милка за ним. Я долго искала в прихожей свой шарф, а когда нашла, меня кто-то требовательно потянул за рукав пальто. Королева была трезвее, чем в начале вечера, и протягивала мне белую пелерину вместе с плечиками.
– Надень.
– Что вы, я не могу!
– Это подарок. На Новый год.
– Нет, я не могу.
– Почему?
– Это очень дорогой подарок, если честно.
– А для меня – нет. Ты, мать твою, похожа на меня! Красивая баба должна носить красивые шмотки. – Пальто уже валялось на полу.
Я собрала все пакеты – мои и Милки – и выкатилась наконец из квартиры. Королева вышла за мной и весело мне подмигнула. В волосах ее была неумело приколота роза от нашего букета.
В такси я перевела дух. Милка тоже, так как ухажер не поехал нас провожать. Она щебетала о Принце, но мою обновку все-таки заметила. Я не знала, что ей сказать, поэтому просто придумала, что случайно перепутала. Ее это вполне убедило, она разве что протяжно произнесла сонное: «Ну ты даеееешь…»
Дома спал Рома, гулявший отдельно от меня в компании каких-то телевизионщиков, и я на цыпочках прошла в кухню.
В голове – да что в голове – в душе моей звучал ее голос…
Звездопад…
Когда-то давно
Какими словами можно описать то, что творится в душе восемнадцатилетней девочки, живущей в чужой стране и неожиданно обнаружившей, что ее любимый мужчина, ее муж, человек, которому она открылась и доверилась, – изменяет ей? Вот и я не знаю.
Я не понимаю, как такое могло произойти – ведь он всегда говорил, что любит только меня, что ни с кем, кроме меня, ему не было хорошо? Как понять, когда именно он врал – тогда или теперь? И как жить – после того, что я увидела?
Я вернулась из магазина – мне вдруг остро захотелось ананаса, и я рванула в супермаркет. Там меня что-то задержало – не то акция какая-то, не то просто я по привычке загулялась по огромному зданию, утоляя свой товарный голод после пустой тогдашней Москвы, – но факт есть факт. Домой я вернулась только к вечеру, удивилась, что входная дверь не заперта, бросила пакеты в кухне на стол и пошла наверх в поисках своего дорогого супруга:
– Алекс! Ты уже дома?
Никто не отвечал, и я улыбнулась – ну, конечно, он дома, просто по привычке решил разыграть меня.
Ни в одной из комнат его не оказалось, осталась только спальня, и я, предвкушая, распахнула дверь туда настежь.
В первый момент мне показалось, что я вообще попала не в свой дом. Иначе как объяснить то, что я вижу?
Шторы на больших окнах чуть прикрыты, горит камин – с чего бы, ведь на улице совсем тепло, – а в кресле, придвинутом к нему, сидит Алекс. И все бы ничего – и шторы, и камин, если бы не одно «но». На его коленях лицом ко мне извивается голая блондинка лет тридцати, в которой я вдруг узнала известную телеведущую… Слепому видно, что они не о делах говорят…
Я окаменела в дверях, не в состоянии ни убежать, ни подойти и дать по лицу – ему или ей – неважно. Меня словно парализовало от горя – руки, ноги, мозг. Как он мог… в нашей спальне – там, где прошло столько замечательных часов… предатель, предатель! Ведь он обещал, что никогда не обидит меня!
Меня потрясло даже не то, что Алекс изменяет мне. Я увидела его лицо… Он улыбался и с вызовом смотрел на меня. С вызовом и каким-то злорадным удовлетворением – мол, вот, видишь, какие женщины ко мне в постель прыгают?
Сделав над собой усилие, я развернулась и вышла из комнаты, из дома, пошла по улице вверх, не соображая, куда иду и зачем. Я шла очень долго – так долго, что, когда очнулась, поняла, что нахожусь на другом конце города. В кармане не было ни фунта, и тогда я села на лавку и расплакалась. Уже стемнело, нужно было как-то выбираться отсюда, но сил не было. Слепящий свет фар заставил меня зажмуриться и прикрыть глаза рукой. Шаги по сухой листве… напряженное дыхание… знакомый запах туалетной воды… рукав черного пиджака, черно-белый шарф…
– Марго, прости…
Я подняла на него невидящие глаза. Хотелось так много сказать – а голоса не было. Он подхватил меня на руки и понес в машину.
Я молчала и на следующее утро, и к вечеру. И еще два дня. Плакала и молчала. Алекс обезумел и к концу третьего дня сгреб меня в охапку, прихватил только паспорта, и через три часа мы уже летели в самолете. Куда, зачем – мне было все равно, я чувствовала себя как в кино – словно сижу по эту сторону экрана, а на белом полотне перед глазами проходит моя собственная жизнь. И режиссер – хотя правильнее, видимо, сказать сценарист – сидит рядом со мной в пустом салоне бизнес-класса, держит меня за руку и пытается напоить соком. Какой сок – я ничего не хочу. У меня сгорело что-то внутри от его предательства, а он пытается залить тлеющие угли стаканом апельсинового напитка.
Море… Боже мой, как давно я не видела моря. Наверное, с момента, когда ездила туда с отцом и его новой женой. Огромная, бескрайняя масса воды всегда успокаивала меня, делала равнодушной ко всему, что происходит вокруг, мирила с проблемами и невзгодами моей еще такой недлинной жизни. Впервые я увидела в море спасение в тот раз, когда мама вышвырнула меня из дома. Взяла и выкинула из квартиры, как щенка на мороз – в буквальном смысле. Мне было шестнадцать, и у меня был мальчик. К этому времени из моей жизни уже исчез теннис, появилось относительно много свободного времени. Ну, и Алекс, конечно – но это не афишировалось, иначе мать предприняла бы что-то глобальное. Так вот, мальчик Слава, старше меня на три года – поскольку я с детства была девушкой крупной, то ему и в голову не пришло, что я малолетняя. Разумеется, однажды он не смог совладать с охватившим его чувством… Один раз. А через месяц меня начала мучить утренняя тошнота. Когда мама застала меня в ванной, склонившуюся в приступе рвоты, она не стала выяснять причину – ей моментально стало все ясно. Я едва успела выскочить из квартиры, увернувшись от летевшей мне в голову табуретки. Весь день прослонялась по городу, а к вечеру вернулась домой. Мамы не было, задержалась на работе. Я быстро разделась и юркнула в постель, а через пару часов была за волосы выдернута из-под одеяла и прямо так, в ночной рубашке, вышвырнута за дверь. Я стучала, плакала, умоляла маму впустить меня – но из-за двери мне было сказано, что жить рядом с опозорившей ее дочерью она не собирается. Спасибо соседке – она позвонила моему отцу, и тот приехал и забрал меня к себе. Его жена назавтра отвела меня к врачу. Оказалось, что это приступ острого гастрита – и больше ничего…