Дина укрылась с головой одеялом и закрыла глаза. Тело ее отдыхало, глаза слипались. Она принялась рассуждать, а как бы действовала она сама, если бы вдруг оказалась на месте той женщины, передавшей ей пакет возле памятника Пушкину и обнаружившей, что деньги не дошли до адресата, что она отдала пакет совершенно чужому человеку? Скорее всего, снова отправилась бы к памятнику в надежде, что тот, кто взял пакет, тоже вернется туда. Но надежда на то, что человек вернет внезапно обрушившиеся ему на голову пятьдесят тысяч долларов, – ничтожна. Дураков нет. Есть только дуры. К тому же сразу после того, как она взяла пакет, они с Максимом отправились в театр… Максим. Она вообще забыла о его существовании. Когда она вернется в Москву, он непременно спросит ее, что случилось с теми документами, которые якобы были в пакете. Она спокойно скажет, что отправила их по указанному адресу почтой. Вот и все.
Рыба под майонезом… Пойти, что ли, поужинать? Или сначала позвонить таксисту?
* * *
– Дарья? Ты уже подоила?
Татьяна стояла в дверях сарая и смотрела, как Дарья, крупная, закутанная в шаль женщина процеживает через марлю молоко. Белая, в черных кляксах безрогая корова повернула голову и посмотрела на нее огромными кофейными глазами. Черные кожистые губы двигались, как заведенные, – она жевала подсохшую люцерну.
– Представляешь, Антонина-то каждый день сдает по пятьдесят литров, молочник у нее спрашивает, у тебя что: коровы или роботы? А она только смеется в ответ.
– Привет, Танюша, – поздоровалась мягким тихим голосом Дарья. – Тонька водой разбавляет, сама видела. Зашла как-то случайно, как раз после дойки, вот как ты сейчас, примерно в то же самое время, а она сараюшку-то свою запереть не успела, сидит, меркой воду в молоко добавляет, чтобы не до синевы разбавить, понимаешь? Я ей в спину говорю: и не стыдно тебе, Тонька?.. Она от неожиданности чуть с табуретки не свалилась. Но у нее такие коровы… такое молоко жирное дают, что никаким прибором воду не измерить. Да и вообще, не наше это дело, Татьяна. Ты за молоком?
– Представляешь, к нам в «Отрадное» одна мадам приехала. Я так и не поняла, откуда она. Туману напустила. Ищет девчонок твоих знакомых, племянниц Татьяны, тезки моей, Неудачиных. Интересуется, с кем был тот москвич, помнишь, когда они все втроем пять лет тому назад к нам приезжали Новый год встречать?
Дарья встала, проворным точным движением поправила сбившуюся шаль.
– Думаешь, жена Чагина, что ли?
– Ты прямо не в бровь, а в глаз! Я тоже так подумала, но она сказала, что никакая не жена, что ищет их совершенно по другому делу, мол, у сестер этих родственники за границей объявились.
– Так это она про Машу, что ли, говорила? И так все знают, что она за границей живет. Странно… И что, специально приехала, чтобы узнать, с кем спал Чагин?
– Нет, я так поняла, что она по открытке новогодней хотела выяснить, кто именно отдыхал в «Отрадном» пять лет тому назад и, главное, фамилии этих людей. Значит, она не знала ни ваших девчонок, ни этого самого Чагина. Может, на самом деле кто объявился за границей?
– И что, она узнала фамилии?
– Да. И фамилии, и адрес. Завтра поедет в Саратов, разыщет их.
– Кого их-то? Машка-то в Португалии давно живет. Значит, увидит она только Алю.
– Может, позвонишь ей, предупредишь? Или Татьяне звякни, она-то точно все знает. Может, они и без этой мадам в курсе, о ком идет речь.
Дарья несколько секунд смотрела в пространство, что-то обдумывая, потом переспросила:
– И она только ради того, чтобы узнать фамилии, приехала сюда? Потратила деньги, время… Может, это и вправду что-то серьезное? Надо бы предупредить Алевтину, чтобы дома была. А вдруг им наследство какое… из Америки? – сказала – и усмехнулась, не веря своим же словам.
Она прикрыла ведро с молоком марлей и направилась к дому, Татьяна увязалась следом.
До Саратова Дарья дозвонилась быстро.
– Татьяна? Это ты? – Лицо Дарьи порозовело от волнения и радости. Татьяна была самой близкой ее подругой, несмотря на то что они встречались все реже и реже. – Узнала меня? Не ожидала? Понятное дело… Не так уж часто перезваниваемся. Я что тебе звоню-то… У нас тут одна особа объявилась, ищет твоих племянниц – фамилию хочет знать, адреса… Вроде бы у вас наследники какие в Америке, что ли, объявились… Я точно не знаю, это мне тезка твоя, Танюша, соседка, сказала. Так вот, она, эта женщина, завтра будет в ваших краях, заедет к Алевтине, ты ей позвони, скажи, чтобы дома была. Вдруг на самом деле что важное… Что? Али дома нет? А где же она?..
И тут Дарья побледнела, растерянно посмотрела на стоявшую возле кабинки Татьяну. Кивнула головой, продолжая таращиться куда-то в пространство, после чего, прикрыв микрофон рукой, шепнула самой себе, как всхлипнула:
– Алевтина померла… – И в трубку: – Да она совсем молодая! От чего померла-то?.. Убили?! Господи, прости!
Она перекрестилась и стояла несколько минут, слушая. Брови ее взлетели вверх, а губы поджались. Татьяна не спускала с нее глаз, стоя за дверцей кабинки.
– И похороны когда, тоже, значит, не знаете… Горе-то какое… Так, может, женщина-то, что к нам приехала, имеет к этому делу какое-то отношение? Я уж и не знаю, правильно ли сделала, что позвонила тебе, или нет… Да, ты права, лучше быть предупрежденным… Но горе-то какое… Вот слушаю тебя – и ушам своим не верю. А что Маша? Приедет? Ты позвонила ей или вы до сих не разговариваете?.. Понятно. Конечно, она не приедет. А ответила просто так, из вежливости, не могла же она тебе сказать: извини, тетя Таня, мне не до тебя, не до ваших похорон, у меня своя жизнь… Думаешь? Ну, не знаю… Да понимаю я все, она далеко. Ладно, я тебе потом перезвоню… Ты? Договорились. Как только будет известен день похорон, сама позвони, я-то обязательно приеду с Алей проститься… Держись, подружка…
Она положила трубку, вышла из кабинки и посмотрела на Татьяну.
– Алевтину убили. В Москве. Никто не знает, зачем она туда поехала. Говорила, что по делам.
– Как – убили?!
– Застрелили.
– Матерь божья…
Владимир Чагин сидел на диване в гостиной и пил водку. В квартире было тихо – до развода оставалась неделя, и жена его с двумя детьми вот уже месяц как жила у своей матери в Черемушках. Ему и самому не верилось, что он остался один, что Катя с детьми не вернется, но вот радоваться ему или нет, он пока еще не определился. С Катей они прожили три года. Красивая домашняя девочка с большими амбициями, готовностью обидеться на любую мелочь, капризная, избалованная, злопамятная. С первого дня их брака он жил с сознанием того, что совершил ошибку, что их отношения явились для него средством избавления от фатального наваждения – любви к другой женщине, своей первой жене. Но Катя так быстро объявила ему о своей беременности, а ее родители так упорно давили на него, требуя каких-то активных действий, которые доказали бы всему свету существование у него чувства ответственности, что он сдался практически без сопротивления и свадьба состоялась уже через три месяца после его развода с Машей. Молодые поселились в большой квартире Чагина, и Катя едва ли не в первый же день их совместного проживания заявила свои права не только на свободу Владимира, но и на его имущество. Она развила бурную деятельность, начав ремонт, в квартире вскоре появилась новая мебель, пришли какие-то люди в оранжевых комбинезонах – они оборудовали даже детскую! Она вила гнездо с завидным упорством, заводя в доме свои порядки, словно всю свою несознательную молодую жизнь только и занималась тем, что обдумывала детали замужества. Она знала и умела все. Оказалось, что Катя прекрасно готовит, умеет встречать гостей и отлично ведет хозяйство в целом. Она снисходительно принимала знаки внимания, которые оказывал ей муж, что же касается половой жизни, которая подразумевалась в браке, то это было воспринято Катей как некая повинность, которую она терпела, разве что не стиснув зубы. Словно близость с мужем причиняла ей боль. Но если раньше Чагин обижался на Катю и не знал, с чего начать воспитание молодой жены, чтобы она радовалась этим отношениям, то потом решил для себя, что он спокойно может спать просто рядом с женой, вовсе не прикасаясь к ней. И что, возможно, только при таких отношениях их супружество, как это ни парадоксально, сохранится. Они не любили друг друга, но держались первое время за этот брак, как за единственное средство спасения от одиночества. К тому же Катя просто созрела для замужества и готова была рожать ему детей. Она мало что понимала в отношениях между мужчиной и женщиной, и на этот счет Чагин имел свое мнение – он считал, что тому виной глуповатая и недалекая мамаша Кати, воспитавшая дочь в самых дурных принципах, касающихся близких отношений между супругами, благодаря которым вечно голодный по части секса тесть заводил шашни с молоденькими девочками на своей работе (о чем время от времени делился с зятем под водочку). Зато в доме всегда было чисто, пахло вкусной едой, а в шкафу висели выглаженные сорочки, вычищенные костюмы.