– У тебя есть белый свитер? – вдруг спросил Чагин, беря руку Дины в свою.
– Белый свитер? Есть… Только зачем он тебе? Если тебе холодно, то разве не все равно, какого цвета свитер? – Дина еще что-то соображала, а потому принялась рассуждать на эту тему.
– Ты все равно не поймешь… Так есть или нет?
– Есть, вон, на стуле, под курткой…
Чагин встал и, покачиваясь на длинных ногах, подошел к стулу, вытянул из-под куртки свитер, принялся рассматривать его.
– Надень, – он бросил свитер в Дину.
– Да мне нормально, не холодно… Я же столько выпила…
– Прошу тебя, пожалуйста, надень… Мне так надо.
И Дина сразу же увидела другую картинку пятилетней давности: Чагин и его прекрасная Розмари стоят на залитой солнечным светом лесной снежной опушке, и на ней – белый свитер.
Она подчинилась, надела свитер – уж слишком велико было искушение услышать историю любви от главного персонажа этой романтичной истории (и почему только она из огромного количества своих свитеров выбрала в дорогу именно белый свитер?).
– А теперь возьми в руки стакан… Вот так. Сиди и молча смотри на меня…
Чагин отошел к двери, прислонился к ней спиной, откинул голову и прикрыл глаза. В тот момент он был немного похож на безумца.
– Да, все было примерно так… Только вон на той кровати сидела ее сестра, полная дура, ее звали Алей. Она постоянно находилась рядом с нами, словно пасла свою сестрицу и боялась оставить нас вдвоем. Но эта пытка продолжалась не так уж и долго, мне пришлось сказать этой твари, чтобы она отползла и не мешала нам. Уже в первую ночь Розмари была моей. Сначала ломалась, ничего не хотела, но после шампанского… Ты не подумай, она тоже любила меня, во всяком случае, я так думал. Мы провели с ней здесь, вот в этой самой комнате, сумасшедшие дни, часы, минуты… Здесь каждая мелочь напоминает мне о ней, даже этот идиотский стеклянный графин, пожелтевший от времени. И занавески, и клетчатые шерстяные одеяла, и обитое плюшем желтое кресло. Вот ты сидишь сейчас передо мной, и я пытаюсь представить себе ее лицо, но у меня ничего не получается. Твой силуэт расплывается, но ее лица я не вижу. Не вижу! – вскричал он и нервным движением руки задернул занавеску. – И злюсь я вовсе не на это, а на то, что вообще приехал сюда, как идиот, чтобы реанимировать в себе нечто, что еще пять лет тому назад заполняло собой меня всего, полностью, я захлебывался своим чувством… Но мы же с тобой в купе, не так ли? И ты – моя попутчица. Хорошо, что ты молчишь и с пониманием смотришь на меня, я очень благодарен тебе за это. Сейчас я продолжу свой рассказ о своей романтической любви к провинциальной девушке Маше, которая для меня в тот момент была Розмари, и ты поймешь, как иногда глупы, чувствительны, беспомощны и наивны бывают мужчины… Не так давно я бы, пожалуй, устыдился своих чувств и всего того, что называют искренностью, открытостью, но сегодня мне кажется, что я повзрослел. А знаешь, – его лицо вдруг осветилось улыбкой сумасшедшего, – это замечательно, что ты болеешь! Ты болеешь, и я тоже болею. И так случилось, что мы приехали сюда, чтобы излечиться – каждый от своей болезни. Хотя… Подожди. Что это я говорю?
Он сел рядом с Диной, нашел ее руку на одеяле и крепко сжал:
– Как ты думаешь, это хорошо, что я не вижу ее лица, или нет?
– Я не знаю… – Дина все еще надеялась услышать главное в этой истории. – Что случилось-то? Вы расстались?
– Знаешь, мужчине не так-то просто говорить об этом, но она меня бросила. Встретила другого мужчину и объявила об этом – спокойно… Хотя нет, не так чтобы спокойно, с долей нервной суеты, просто потому, что она была девочкой вежливой и не могла не предупредить меня о том, куда собирается… надолго.
– А надолго – это на сколько? – Дина продолжала играть роль отчаянного провокатора.
– Навсегда, – ответил он просто. – На всю жизнь. Думаю, с моей женой… А ведь Маша очень скоро стала моей женой… Думаю, с ней случилось то же, что и со мной, – она влюбилась. И это чувство оказалось таким огромным для нее, что она утонула в нем, растворилась, забыв обо всем, что не так давно связывало нас с ней. Хотя вот сейчас, когда меня никто не слышит, кроме тебя, а ты не в счет, потому что ты – попутчица, – я скажу тебе: я всегда подозревал, что Розмари любит меня не так, как я ее. И примеров тому было достаточно, просто я постоянно оправдывал ее, находил тысячи причин, чтобы понять, почему она поступила так, а не иначе. Сваливал все на ее неопытность, провинциальность, быть может, забитость в какой-то степени, хотя все лежало на поверхности: она не любила меня, а была лишь увлечена. К тому же какой девушке не понравится, когда ее так любят, когда ей предлагают руку и сердце в комплекте с Москвой и сытой, обеспеченной жизнью…
– Послушай, что ты такое говоришь? – Дина вырвала свою руку из его лапы и бросила на него гневный взгляд. – Мне не нравится, когда ты так о ней высказываешься. Не опускайся до пошлых упреков, она же ни в чем не виновата! Ни в том, что не успела полюбить тебя, ни в том тем более, что на момент вашего знакомства была на более низкой ступени социальной лестницы. И разве тебе не доставляло удовольствия открывать для нее новую жизнь, полную достатка и комфорта? Или ты предпочел бы влюбиться в женщину, знáчимее и состоятельнее тебя, чтобы ты страдал от комплекса неполноценности?
– Ты чего завелась-то? – протрезвевшим голосом, удивляясь, спросил Чагин. – Ты так ее защищаешь, словно знакома с ней.
– Нет, я с ней незнакома. Просто не люблю, когда мужчины говорят о своих бывших женах плохо.
– А тебе не кажется, что ты нарушаешь правила нашей игры?
– Какой еще игры? Разве мы с тобой во что-то играем?
– А разве не я предложил тебе попытаться вылечиться от наших болезней? Ты-то вон уже и шмыгать носом перестала, да и температура у тебя, кажется, больше не поднимается, а я? Я еще не понял, болею я Розмари или уже нет. И я напивался вовсе не для того, чтобы держать в себе все то, что у меня накопилось… Она обманула меня, предала, бросила, разорвала мне сердце. Понимаешь? И я приехал сюда для того, чтобы понять, не затянулась ли моя рана…
– Как будто бы другим способом выяснить это невозможно… – фыркнула Дина. – Встретился бы с ней, поговорил. Вместо того чтобы просить первого попавшегося человека надевать белый свитер и изображать свою Розмари…
– Да ты никак ревнуешь! – Чагин вдруг громко расхохотался. – Дина?!
– Ты пьяный, с тобой неинтересно – каждое сказанное тобой слово надо просвечивать сквозь толщу коньяка, чтобы понять, где правда, а где – пьяный бред, – покраснела Дина. – Ладно, рассказывай дальше, я постараюсь тебя больше не перебивать. Итак. Твоя Розмари влюбилась в другого и бросила тебя. И что? Ты попытался ее вернуть?
– Нет, – Чагин устало откинулся на подушки и принялся играть Дининой рукой. – Сначала я пил, и Ольга с трудом уберегла меня от того, чтобы я не превратился в алкоголика. А потом я совершил огромную глупость – женился на первой встречной, которая родила мне одного за другим двоих детей.