– Убери руки, Олег, – тихо попросила Марина, спокойно стоя перед ним в одном белье и чулках. – Я знаю, о чем ты сейчас мечтаешь, и даже согласилась бы быть с тобой при другом раскладе, но не сейчас, не сегодня, когда я похоронила Федора.
Череп убрал руки, отвернулся, пытаясь совладать с собой. Конечно, ему ничего не стоило бы заставить ее, просто взять силой, но он не сделал этого, и Марина была благодарна ему.
– Как вы догадались? – спросил он, не глядя в ее сторону.
– Не первый ты, Олег, далеко не первый, – грустно улыбнулась она, завязывая халат. – Я давно привыкла, что все поголовно хотят мое тело и совсем никому не нужна я сама. Только Федору это было важно – какая я в душе, а не что я умею в постели.
Коваль улеглась на кровать, плотно завернувшись в одеяло, Череп погладил ее по рассыпавшимся из-под расстегнувшейся заколки волосам:
– Простите, я не хотел обидеть вас…
– Меня сложно обидеть, я же стерва.
Череп остался у Марины – Мастиф настоял, чтобы она не находилась одна. Тем более что свободного времени образовалось много: она уволилась с работы сразу же после похорон Федора, просто не могла больше видеть эту больницу, разочаровавшись в своем деле окончательно. Ее, конечно, поуговаривали остаться, но она-то видела, что все спят и видят, как бы поскорее избавиться от задолбавшей все живое Коваль. «Да пошли вы все!» – абсолютно равнодушно подумала Марина, закрывая за собой больничные двери.
Мастиф одобрил ее решение и даже перешел на «ты», что означало только одно – теперь она член семьи, и место в ней будет занимать отнюдь не последнее, а скорее наоборот. Возможно, кого-то из приближенных Мастифа эта ситуация не устраивала, но рта никто не открывал, да и Череп, будучи всегда рядом, вряд ли позволил бы.
Как-то однажды, вернувшись после очередного визита к Мастифу, Череп усадил Марину перед собой на кухне и серьезно спросил:
– Вы хотите знать, кто убил вашего Федора?
Коваль замерла на краешке стула, не в силах сказать ни «да», ни «нет». Череп вздохнул, закурил, глядя поверх ее головы:
– Я знаю, Марина Викторовна, вы думаете, это Мастиф сделал. Это не так. Случилась пьяная разборка в кафе, гуляли какие-то отморозки молодые, а ваш Федор оказался там же, должен был встретиться с приятелем. Малолетки подняли какой-то базар, что-то за деньги вроде, стали орать, дебоширить, и он, Федор, сделал им замечание. А среди них нашелся какой-то идиот – ствол вырвал, ну и…
Череп замолчал, осторожно глядя на Марину и ожидая реакции. Коваль по-прежнему молчала, убитая нелепостью ситуации – боевой офицер, спецназовец, прошедший Чечню, погиб так глупо и зря, застреленный распоясавшимся пацаном…
Марина молча встала и ушла к себе, прихватив бутылку текилы. Охранник не посмел перечить – понимал, что ей нужно как-то расслабиться, чтобы смириться с потерей. Хотя вряд ли с этим можно вообще смириться. Он очень хотел помочь – специально выяснял подробности, нашел даже тех, кто видел, как убили Волошина, только бы Марине стало легче…
Со временем Марина даже привыкла к постоянному присутствию Черепа в своей квартире. Он заботился о ней, готовил, заставлял есть хоть что-то и ограничивал дозу алкоголя и количество сигарет. Правда, она иногда довольно сильно доставала его, потешаясь над многочисленными талантами, но он терпел, а когда становилось совсем невыносимо, просто уходил в другую комнату. Было кое-что, заставившее Марину относиться к навязанному охраннику с интересом и даже определенной долей уважения. Несмотря на судимость, Череп оказался неплохо образован. Он был сдвинут на японской культуре и кухне, на всяких единоборствах и кодексе самурая, а также неплохо владел японским и мог подолгу декламировать непонятные пятистишия на языке оригинала. Она начала прислушиваться к непривычным звукам и даже получать удовольствие.
Так и жили. И однажды, душной июльской ночью, не вынеся пустой одинокой постели, Коваль вошла в комнату, где спал на диване Череп. Его такое страшное днем лицо сейчас, во сне, не таило никакой угрозы – он спал, безмятежно забросив за голову руки, одеяло сползло, обнажая мускулистый торс. Марина почувствовала, что сейчас сойдет с ума, если не получит власти над этим телом, если Олег не возьмет ее прямо здесь, на этом диване, на полу, где угодно, где только ему захочется… Она опустилась на колени и осторожно поцеловала его в губы. Олег открыл глаза, не сразу сумев сообразить, что происходит:
– Ты?!
– Тихо, молчи, не надо говорить ничего, – прошептала Марина, продолжая целовать его. – Я сделаю все сама…
Обалдевший Череп таращился на нее, а она сорвала шелковую рубашку и попросила:
– Закрой глаза, если тебе неприятно видеть мое тело, только, пожалуйста, не прогоняй меня. Я хочу побыть с тобой, мне очень нужно побыть с тобой…
Он сел, привлекая женщину к себе и прислоняясь лицом к ее животу, горячим дыханием согревая его.
– Разве хоть кто-то смог бы от тебя отказаться? Я ждал так долго… – бормотал он, целуя ее тело. – Ты слишком нереальна для бандита-телохранителя, слишком хороша, красива и самостоятельна… Но я так хочу тебя, что не боюсь последствий.
И Марина поняла, что он имеет в виду – Мастиф регулярно и дотошно выспрашивал, как ведет себя Череп, не распускает ли руки, не позволяет ли себе лишнего.
– Успокойся, ты не Мастифа трахнешь, а меня.
– Это почти то же самое, – усмехнулся Олег. – Но мне все равно, я должен узнать, какая ты, и я это сделаю, даже если головой рискую.
Он многое узнал о ней за эту ночь, и ему понравилось. Она ничего не боялась и не прерывала процесса, даже уже замученная до полубезумного состояния, до дрожи в ногах и во всем теле.
– Я не сделал тебе больно?
– Мне?! – искренне удивилась Коваль. – Ты посмотри внимательно, я не такое еще видела. Боль он мне причинил, а как же!
– Я убью эту сволочь сегодня же, – процедил Череп сквозь зубы.
– Зачем? Пусть живет, мне безразлично уже.
Он закрыл ее рот поцелуем, раздвигая губы языком. Оторвавшись, спросил:
– Ты не сердишься на меня?
– А ты? – улыбнулась она в ответ. – Ведь это я вломилась к тебе! Люблю получать желаемое сразу, не оттягивая.
– Ты не пожалеешь о том, что сделала, – пообещал он, обняв ее.
– Не сомневаюсь.
Утром, куря на кухне, Коваль подумала о том, что судьба пожалела ее, устав издеваться, и послала вместо отобранного Федора преданного, как собака, Олега. Она поняла, что ради нее он готов на все, что, если придется, биться за нее будет до смерти.
– О чем ты задумалась? – спросил Олег, садясь у ее ног и кладя голову ей на колени.
– О тебе. Мне хорошо с тобой, только хочу быть до конца честной – не жди от меня любви, Олег. Я не создана для семейной жизни. Я не жена, не хозяйка очага, не мать.