– Егор, хватит! – взмолилась она, умом понимая, что пора остановиться – чем дольше они пробудут вместе, тем тяжелее ей будет расставаться с ним, тем острее будет боль.
– Детка, что-то не так? – спросил муж.
– Все не так, я не могу представить, как останусь теперь одна, как вернусь домой – одна, зная, что ты далеко, – ткнувшись лбом в его грудь, чтобы не заплакать снова, проговорила Марина. – Как я могу не думать об этом?
– Не раскисай, Коваль! – жестко оборвал ее стоны Егор. – Что ты заладила – «как я, что я, как мне жить»? Можно подумать, мне все это просто дается – знать, что ты там одна, без меня, что в любой момент подставишь свою голову, влипнешь куда-нибудь! Тебе, как бы ты ни относилась к этому, было легче – ты считала меня мертвым, и не было у тебя поводов для беспокойства, а я, зная твои склонности к авантюрам, места себе порой не находил – и даже просто позвонить и услышать голос не имел возможности!
Почему всегда мужчины думают, что им тяжелее? Что может быть тяжелее того, что пережила она, когда узнала, что он разбился, когда хоронила закрытый гроб, когда ездила на кладбище и лежала на его могиле? Он переживал! Но ругаться не хотелось – кто знает, когда выпадет случай увидеться снова? Марина примирительно посмотрела на Егора и попросила:
– Давай не будем об этом больше, хорошо? Осталось меньше суток – зачем тратить время на словоблудие? Скажи лучше – я смогу приехать к тебе?
– О чем ты спрашиваешь? Ты можешь даже переехать ко мне – и это был бы самый лучший вариант!
– Это невозможно, ты и сам знаешь, – вздохнула она, присаживаясь в шезлонг под большим зонтом. – Дай сигарету, пожалуйста.
Егор прикурил ей сигарету, Марина молча высадила ее за три затяжки, так же молча встала и пошла в сторону отеля – у нее испортилось настроение, наступила такая апатия, что впору лечь и ждать смерти. Егор проследовал за ней, однако на расстоянии, чтобы не нарушить так необходимого ей сейчас одиночества.
В номере, налив полный стакан текилы, она выпила, не поморщившись, и уставилась в темное окно, за которым слышался чей-то веселый и беззаботный смех, звучала музыка – народ веселился.
«Почему у меня всегда все не так, как у всех? Восемь лет жизни в окружении уголовников и отморозков, стрелок и разборок, периодически прерывавшихся на отлеживание в больницах с ранениями разной степени тяжести и опасности – вот, в сущности, и все, что у меня есть. Да, денег полно, могу позволить себе все, что захочу, и даже больше, но толку-то от этого, когда единственный человек, значащий для меня в этой жизни что-то, живет далеко от меня и даже выглядит теперь по-другому?»
Руки, легшие на плечи, вернули Коваль обратно, оторвав от тягостных мыслей:
– Ты обиделась?
Она прижалась лицом к руке мужа и прошептала:
– Я не могу обижаться, Егор, – у меня нет никого, кроме тебя. И тебя теперь тоже нет…
Он поднял ее на руки и унес в спальню, и Марина поняла, что он не уйдет сегодня к себе, останется и будет с ней всю ночь, и она сможет прикасаться к нему и проснуться тоже сможет в его руках, как бывало раньше, и Егор поцелует ее утром, еще сонную…
После завтрака они поднялись в номер Малыша. Он принялся собирать вещи, а Марина села в большое кресло, поджав по привычке ноги. Где-то внутри возник вопрос, где же сейчас Хохол, но Коваль отмахнулась – не до него. Она протянула руку и взяла белый свитер, хранящий запах «Хьюго», прижала к лицу, вдохнула глубоко:
– Отдай мне его на память, а? Знаешь, я сошла с ума – я поливаю этой водой твою подушку и так сплю, – призналась она, оторвавшись от свитера.
– Детка, не заигрывайся – это очень опасно! – предупредил Егор, прервав процесс укладывания вещей и обнимая жену. – Я иногда чувствую себя виноватым за то, что ты так сильно привязана ко мне, возможно, в другой ситуации тебе было бы легче.
– Вряд ли. А раньше ты укорял меня за то, что я совершенно к тебе равнодушна, блондинок заводил всяких, чтобы я бесилась или хоть как-то реагировала!
– Дурак был! – сознался муж. – Сейчас ни за что не стал бы.
Марина наблюдала за тем, как он укладывает в чемодан вещи, и замечала появившуюся в его движениях и жестах незнакомую доселе педантичность, хотя и всегда Малыш был лощеный мажор, как называл это Розан. Но все же было что-то чужое в его манерах, что-то незнакомое, не ее. Наверное, ему хорошо там, раз он воспринял многое из своей новой жизни. Коваль сидела в большом мягком кресле и мечтала, чтобы не наступил вечер, когда ей придется расставаться с мужем. Ничего не попишешь – так надо, и так будет, не изменить, не исправить.
– Детка, ты опять задумалась о чем-то. Где ты? – Она и не заметила, что Егор уже закончил сборы и теперь стоит и смотрит на ее задумчивое лицо.
– А… нет, я здесь, с тобой, родной мой, все в порядке…
«Да ни хрена не в порядке! – хотелось ей заорать так, чтобы весь отель слышал. – Ни хрена – потому что ты улетаешь сегодня и я не знаю, когда увижу тебя, когда мы сможем вновь встретиться!» Но промолчала, конечно.
– Я хочу твою фотографию, Маринка, – назвав ее по имени впервые, кажется, за много лет, тихо попросил вдруг Егор. – Хочу, чтобы ты со мной была, пусть хоть на бумаге.
– Не вопрос, – откликнулась Коваль, – на пляже есть фотограф, пойдем…
Она прекрасно знала, что ей-то нельзя будет даже этого – куска фотобумаги с изображением любимого, иначе она поставит под угрозу и его, и себя. Но отказать мужу в его просьбе не смогла – пусть у него останется хоть что-то от нее. Фотографа на пляже они действительно отыскали, и тот снял Марину на фоне морской глади, всю в черном. Как ни силилась она выдавить хоть подобие улыбки, не смогла – не вышло.
– Не огорчайся, девочка, я прекрасно помню, как ты улыбаешься, – сказал Егор, пряча фотографию в бумажник. – А теперь… ведь мы успеем еще? – Он вопросительно глянул в ее сторону. Как будто Коваль могла отказать!
Он ушел за два часа до отлета, запретив даже на балкон выходить. Марина рыдала так, что голова начала болеть.
Когда хлопнула дверь и шаги Малыша, такие знакомые, твердые, уверенные, стихли в гулком коридоре отеля, Коваль тяжело поднялась и вынула из бара традиционную свою спутницу во всех несчастьях – бутылку «Санрайза». За час она надралась так, что просто отключилась на постели в спальне «люкса», даже не раздеваясь, в черных джинсах и водолазке, положив голову на свитер Егора. В таком виде и обнаружил ее с утра пораньше Хохол, зашедший за ней, чтобы пойти с утра поплавать.
– Ну, писец! Тебя на минуту нельзя оставить, что ж ты вытворяешь? – ругался он, стаскивая с Марины одежду и запихивая хозяйку под холодные струи душа.
– Ох, твою мать, мне же холодно! – завизжала она, мгновенно просыпаясь и приходя в себя. – Женька, отпусти меня!
– Ага, помечтай! – посоветовал он, продолжая держать ее под водой за плечи, не давая вырваться. – Я тебя отучу пить, как биндюжник!