Женька смотрел на убегающего ребенка с каким-то странным выражением, Марине даже показалось, что она заметила слезу в уголке глаза, но Хохол быстро опустил глаза, встал и подал ей руку:
– Идем, я тоже есть захотел.
Они до самой темноты просидели под зонтиком небольшого кафе, и Хохол вместо еды не сводил глаз с Марины, заставляя даже краснеть.
– Слушай, киска, а ты про что сказала в машине? Ну, про операцию, в смысле?
– Совсем обалдел! – констатировала Коваль со вздохом. – Женя, если ты о том, что могут быть дети, так не могут. Иначе уже были бы – от Малыша. Все, закроем эту тему раз и навсегда.
– А ведь ты была бы хорошей матерью, наверное...
Она чуть не треснула по швам от смеха – Хохол был первым и единственным, кто предположил наличие у нее материнского инстинкта, никому даже в голову не приходило, что Коваль могла бы стать матерью вообще, а уж хорошей... Да-а, вот это любовь!
– Женя, ты фантазер, ей-богу! – вытирая слезящиеся от смеха глаза, проговорила Марина.
– А что? Ведь ты просто не знаешь, что это такое. А прикинь, был бы у тебя ребенок... твой, родной, за которого убить можешь...
– Блин, достал ты! – рявкнула она, сама не понимая, почему вдруг так разозлилась. – Все, хватит!
Она вскочила, едва не опрокинув стол прямо на Хохла, и убежала в номер, замкнула дверь спальни и рухнула на постель. Было странно, что Женька завел разговор о детях, даже Егор всегда обходил эту тему, зная, как остро в последнее время Марина начала чувствовать какую-то вину за то, что нет их у нее, детей этих. Но у него, Егора, теперь все с этим в порядке...
Она встала, переоделась в спортивный костюм и кроссовки и вышла к Хохлу, сидевшему на веранде с банкой пива. Даже головы не повернул, гордый! Она села на подлокотник кресла и положила руку ему на плечо – реакции не последовало. Пересела на колени, лицом к нему, чуть расстегнула кофту – снова никак. Точно, обиделся...
– Жень... ну, Жень, не злись, а? – Марина прижалась к нему грудью и поцеловала в губы. – Женечка...
– Отстань от меня, Коваль. Я устал быть твоей игрушкой.
– Ну, так давай я стану твоей... – она снова склонилась к его губам. – Что ты сейчас хочешь, скажи?
– Не хочу ничего. И вообще тебя не хочу.
– О, вот тут ты врешь! – засмеялась Марина.
– Господи, да за что мне такое наказание?! – зарычал Хохол, вскакивая и забрасывая ее на плечо. – Я убью тебя сейчас, ты это понимаешь?!
– О, дорогой, это именно то, что нужно, – прошептала она, руками проводя по его спине вверх и вниз. – Давай...
Он принес ее в спальню и свалил на постель, как мешок просто, рявкнув при этом:
– Раздевайся!
...Это было лучше, чем просто хорошо... она не хотела, чтобы все прекращалось, тело стало невесомым и легким, а голова – совершенно пустой...
Женька вытянулся рядом на кровати, полежал, закрыв глаза, а потом вдруг продекламировал, ошеломив Марину:
– Из всех возможных мест во всех мирах
Я выбрал этот, чтобы быть поближе
К тебе, пусть даже я тебя не вижу,
Пусть лишь запутался в блестящих волосах...
Из всех вселенных, промелькнувших мимо,
Я не запомнил ни одной минуты,
Я позабыл про вечность почему-то,
Что в поиске прошла невыносимом...
Мне быть с тобою рядом невозможно...
Я слишком чужд и странен в этом мире...
Я звездным светом истеку в эфире,
Чтобы твоей щеки коснуться осторожно... [1]
Он сел и посмотрел на удивленное лицо Марины.
– Что это? – спросила она, когда немного отошла от шока. – Вернее – кто?
– Есть у меня приятель один... смотри, как странно – он тебя никогда не видел и не знал, однако же так все расписал точно, да? И про меня, и про тебя... Как будто в голову мне залез и все там прочитал, все, что я чувствую. Надо же, столько лет прошло, а я все еще Жоркины стихи помню. И он тогда уже знал, что я тебя встречу.
Марина тоже села, обняла его сзади, положила на плечо голову и замерла, стараясь не спугнуть возникшую вдруг между ними волну. Порой Хохол сражал ее своими познаниями и суждениями. С виду и не скажешь, что у него в голове вообще что-то есть, а в такие вот моменты из него рвались тщательно скрываемые ото всех эмоции. И то, что он, оказывается, мог вот так читать стихи, проникновенно и страстно, тоже было удивительным. Марина в принципе никогда не оценивала человека по его внешнему виду и спокойно относилась к тому, что ее нынешний любовник дважды судим и весь покрыт «синьками». Но то, что внутри Женька совершенно другой, ее безумно радовало и словно бы оправдывало его специфическую внешность.
– Все хорошо, киска, все отлично... ты невообразима, я тебя очень люблю, очень...
Завтра под глазами залягут синие тени, а грудь пару суток нельзя будет и пальцем тронуть. Но мешать ему Марина не хотела – ведь это было все, чего он хотел, все, чего просил в награду за свою преданность...
...«Солнце-то какое!» – подумала Марина, едва открыв глаза и бросив взгляд на окно, чуть приоткрытое и зашторенное. Хохла рядом не было – значит, уже убежал, марафонец. Вставать не хотелось, она свернулась калачиком и снова задремала, но вернувшийся Хохол заблажил на весь дом:
– С ума сошла! На дворе день, а она еще даже не вставала! А ну, быстренько с койки свинчивай!
– Женя... – заныла она, накрываясь с головой. – Ну, хоть здесь-то я могу поваляться?
– Нет!
Он решительно стянул с нее простыню и замер, разглядывая то, что под ней оказалось.
– Жалко, кофейку не попить... – пожаловалась Марина, садясь.
– Почему? – удивился Хохол, протягивая черный шелковый халатик. – Я с утра в ближайшую кафешку сходил, познакомился там с поварами, сварил тебе кофе твой.
– У-у, дорогой, да ты просто ангел! – Она мимоходом потрепала фыркнувшего «ангела» по щеке и пошла в так называемую ванную – комнатенку с низким поддоном и примитивным душем. Но в подобном месте и это была роскошь.
Водица оказалась бодрящей, Марина визжала и материлась, но мужественно выдержала всю процедуру до конца, выскочив из-под ледяных струй и врываясь в комнату, где Женька уже выставил на стол чашку с дымящимся ароматным кофе с корицей.
– Господи, это пытка какая-то! – пожаловалась она, обхватывая себя руками за плечи и подпрыгивая на одной ноге. – Не вода – лед сплошной! Погрей меня, пожалуйста...
Марина прижалась к голому по пояс телу Хохла, обняла его, обхватив руками мощный торс, и замерла, согреваясь. Он дышал ей в затылок и одной рукой гладил по спине, задирая и без того короткий халат.