Анна осторожно прошла в глубь квартиры и открыла дверь большой комнаты. Кушетка, на которую она положила вчера вечером бесчувственную Машу, была пуста. Чуть дальше, на диване, кто-то спал. Кажется, мужчина.
– Вик! – с надеждой позвала она.
Но мужчина спал крепко. Анна сняла туфли и обошла всю квартиру. Маши нигде не было. В ее планы входило «освободить» Машу, внушить ей, что это она, Анна, нашла ее и что ей необходимо уехать из города. В запасе было несколько нелепых историй, но для Маши вполне сносных. Но Маши не было.
Анна прошла на кухню и налила себе коньяка, кем-то услужливо оставленного на столе. Села, выпила. Цель похищения состояла в том, чтобы, убрав Машу из города, шантажировать Руфинова до тех пор, пока он не разведется с Ольгой и не оформит документы на выезд. Хватит тянуть, она и так ждала достаточно долго. И еще Вик. С ним тоже надо было что-то решать. И как это Ольга могла так поступить с ее братом? Предположим, что картины, показанные им осенью, были неудачны. Пусть даже совсем плохи. Но чудесные натюрморты и пейзажи, которые она видела у него в апреле, это же совсем другое дело! Конечно, Ольга мстила ей, но за что? Она же ничего не знает!
Коньяк разогрел кровь и погнал ее по лабиринтам сосудов, делая щеки Анны розовыми, а глаза блестящими.
Дверь в кухню со скрипом отворилась, и Анна увидела перед собой белотелое тщедушное существо в больших, не по размеру, клетчатых домашних туфлях. Больше на нем ничего не было. Существо, увидев Анну, прикрыло руками нечто, находящееся в возбужденном состоянии и проясняющее пол, вздохнуло, но потом, забывшись, почесало одной рукой ухо.
– Милочка, а вы, собственно, кто?
– Анна. Хотите выпить? Тем более что и коньяк ваш.
– С удовольствием. Хороший город, хорошие люди, женщины сами в руки идут, как караси на щуку. Вы, стало быть, хозяйка квартиры?
Анна сделала ему бутерброд, потом небрежно махнула рукой.
– Нет, что вы. Просто у меня были ключи от этой квартиры, да и вещи кое-какие надо забрать… и вообще – я вам снюсь.
– Меня зовут Евгений Иванович. Моя фамилия Дымов. Одна русалка мне сегодня уже снилась. Только она была в отличие от вас рыжеволосая, прелестный оттенок, чистое золото. Но она быстро ушла, словно спешила куда-то. Я даже познакомиться не успел. – Голос у Дымова был мягкий, перламутрово-нежный, высокий, с чудесным неместным акцентом.
– Я знакомая хозяйки. Я скоро уйду. Там записка в прихожей, я все прекрасно понимаю.
– Нет-нет, что вы! – Дымов замахал руками. – Анна, Бога ради, живите здесь, квартира огромная, какие проблемы! Я – случайный гость, это вообще странно, что я здесь оказался. Я должен был остановиться у другого человека, а он возьми и женись. Вот мой старинный приятель Бобров и познакомил меня с Мартой. Редкое имя, весеннее, пахнет талым снегом и теплым асфальтом.
– А мое имя как пахнет?
– Ваше? Глубокий, пряный запах, замешенный на ароматах розы, лимона и дубовой коры. Восхитительный запах и очень древний, как и само имя.
– Да вы поэт, Евгений Иванович.
– Нет. Я даже не художник. Я ценитель и игрок. Люблю все красивое. Я бы и вас увез, если бы вы мне позволили. Положил бы вас, закутанную в нежную соломку, в деревянный ящик, переложил ватой, чтоб не разбились в дороге, и как произведение искусства отвез вас ну, скажем, в Нант или Канны, вы как?
– Меня уже собирались увезти в Израиль, да забыли на вокзале.
– А я ничего не забываю. Ну да ладно, давайте выпьем за вас, за ваши глаза и грустные губы.
Анна даже забыла, что Дымов так и остался в одних домашних туфлях.
Евгений Дымов, работающий в паре с Франсуа Планшаром, комиссаром – или их еще называют уполномоченными – из Нанта, являющимся организатором крупных аукционов во Франции, приехал в С. с определенной целью. Его интересовал художник Виктор Дорошев, картины которого совершенно случайно обнаружил и купил во время своих последних поездок в С. сам Планшар. По его словам, художник был чрезвычайно талантлив, никому не известен, даже председателю правления Союза художников С. Абросимову, который знал всех художников своего города и мог безошибочно определить, кисти которого из них принадлежит та или иная работа. Увидев уже купленные Планшаром картины Дорошева, Абросимов, услышав фамилию художника, категорически заявил, что рука автора ему неизвестна, а Виктор Дорошев, которого он знает и сестра которого действительно работает и живет у Руфиновых, «кроме голых баб с хвостами» и декораций, ничего не пишет, что его манера письма – если так можно назвать эту «мазню» – ему известна и ничего общего с представленными работами у него нет и быть не может. Это другая рука. Возможно, сказал Абросимов, внимательно разглядывая и изучая пейзажи и натюрморты, яркость и свежесть красок которых потрясла его самого, это работы какого-нибудь студента художественного училища, которого еще никто не знает. В тот день, когда состоялся этот разговор с Абросимовым, у Планшара оставался один час до самолета в Москву, поэтому визит к самому Дорошеву не состоялся. Отправляя в С. Дымова для отбора работ, он, не имея возможности показать ему работы Дорошева в подлиннике, дал ему сделанные с них фотографии и список потенциальных меценатов, которые, если их заинтересовать, могли бы принять участие в финансировании предварительных, обязательных в России, двух-трех выставок местного характера, а потом уже и непосредственно в аукционе в Нанте. Список открывала Ольга Руфинова, затем следовало еще несколько фамилий, в число которых входил Михаил Хорн, Глеб Бобров и сам Абросимов. В телефонном разговоре с Бобровым, которого Дымов знал еще с московского студенчества, Евгений Иванович просил Глеба подыскать ему в С. небольшую квартирку месяца на два. Глеб нашел, да хозяин неожиданно женился, таким вот образом Дымов с Бобровым оказались в тот вечер у Марты.
Решив не торопиться с поисками Дорошева, Дымов, располагающий адресами нескольких мастерских, наметил себе порядок визитов, но потом, поразмыслив, что раннее утро – не самое подходящее время для встречи с художниками, отправился к Руфиновой.
Планшар рассказал ему об этой женщине и посоветовал примерно за неделю до приезда в С. позвонить ей и предупредить о своем визите. Более того, он предложил Дымову разговор с ней повести таким образом, чтобы инициатива участия в аукционе исходила от нее. Тогда при личной встрече ее отношение к Дымову и к предстоящему делу будет принципиально иным. Кроме того, это может повлиять на цены, которые, в свою очередь, будет диктовать или советовать художникам сама Руфинова с подачи, разумеется, Дымова. Таким образом, можно будет действовать в обход Абросимова и многочисленных посредников, которые слетятся как пчелы на мед, едва им станет известно о приезде Дымова.
Поэтому, расставшись после завтрака с Анной, Евгений Иванович, не откладывая, поехал прямо на Большую Парковую.
Было раннее утро, асфальт, политый ноздрястыми жуками-машинами небесного цвета, влажно блестел в лучах утреннего солнца. Магазины были еще закрыты, и только возле молочных сгружали хрипло звенящие ящики с бутылками да возле булочных стояли машины, набитые свежим, горячим и приятно пахнущим хлебом.