– Он ушел ночью, незадолго до моего прихода, так мне сказала Гера.
– Его нигде нет.
Вышла Гера, увидев гостей, смутилась и внимательно посмотрела на Машу, словно спрашивая, неужели снова что-то произошло и они приехали за Хорном. Словно успокаивая ее, Миша взял ее руку в свою.
– Они ищут Дождева.
– Гера, это вы передали Мите пленку? – Ольга показала на диктофон.
Гера утвердительно кивнула.
– Я виновата перед ним. Понимаете, когда я была еще замужем за Мишей, я покупала Митины работы по дешевке, но они мне действительно нравились. Миша был совершенно равнодушен к таким вещам, и я привозила их сюда. У меня все стены были увешаны Митиными пейзажами и натюрмортами, мне казалось, что таким образом я ему помогаю. Последний портрет, кажется, твой, Маша, он продал мне около двух недель назад, ему срочно были нужны деньги, кажется, на такси, чтобы добраться до Кукушкина, но он сказал, что оставляет портрет в залог, с тем чтобы потом выкупить. Я предложила ему просто взять у меня денег в долг, но нужно знать Митю. Маша, ты не должна ревновать меня к Мите, у нас никогда ничего не было. Я говорю это при всех. Но дело не в этом. Когда я развелась, Вик – мне трудно говорить об этом, – словом, я подарила ему все Митины работы, а он продавал их иностранцам. И я это знала, но я боялась его. А он, представьте, выкрал у меня и этот последний портрет – кстати, это за ним Митя вчера и приходил, – думаю, что все это они делали в паре с Анной, с его сестрой. Поэтому вчера, когда Вик пришел за мной к Мише и в пьяном угаре стал хвастаться, что у него скоро выставка в галерее и что там будут выставляться Митины работы – он, как вы все уже слышали, и не думал скрывать от меня, что работы краденые, – я, вспомнив про диктофон, записала весь наш разговор. Удивляюсь, как это раньше никто ни о чем не догадался. Ольга Владимировна, разве вы не видели, в какой манере пишет Дорошев? Об этом знает весь город. Как получилось, что его не разоблачили раньше?
– Так ведь Митину руку никто не знал. Пишет себе мальчик дома или на даче, много пишет, но никто практически, кроме близких, не видит. Хотя я с самого начала выражала сомнение в том, что работы принадлежат Вику, слишком уж не похожи они на его прежние. Я лично думаю, что если бы Анна знала, что работы не Вика, она вряд ли стала бы ему помогать, я знаю ее. Другое дело, если он признался ей в этом, когда Дымов был уже в городе. У ее брата появился шанс выбиться в люди… кто ее знает. Ведь Дорошев пьяница и совершенно беспринципный человек. Художник, который ведет такой образ жизни, не может так много работать, кроме того, как он мог, не покидая своей берлоги, писать такие прекрасные пейзажи? Так что я понимаю вас, Гера, и упреки ваши вполне обоснованны. Но мы с вами сейчас тратим время впустую, нам необходимо как можно скорее найти Митю и все ему объяснить.
Ближе к вечеру в квартире Дождевых собрались: Лиза с Глебом, Марта, Ольга Руфинова с Дымовым, Хорн с Герой, Маша, совершенно неожиданно для всех приехал из Кукушкина Сергей Дождев, который сообщил, что Митя не появлялся на даче уже два дня.
Руфинов впервые за долгие годы ночевал дома один. Он отпустил Викторию и Матвея, поужинал в одиночестве на кухне и почти всю ночь просидел за столом, вспоминая события последнего месяца. Он никак не мог смириться с мыслью, что Анна покинула его ради Шубина, а Ольга ушла к Дымову. Больше того, из дома уже во второй раз ушла Маша. Дочь отдалялась от него с каждым днем все дальше и дальше. Она, словно сорвавшись с цепи, теперь с невиданной скоростью наверстывала упущенное не по ее вине время, приобретая опыт. Маша сильно изменилась, но счастливой назвать ее было нельзя. Достаточно было посмотреть ей в глаза, чтобы понять, что она не любит Хорна. Тогда для чего же было затевать этот брачный марафон? Куда она так спешила?
Поздно ночью к нему пожаловал гость. Когда Руфинов увидел перед собой Шубина, он испугался:
– Что-нибудь с Анной?
– Как, разве она не у вас? – Шубин стоял в прихожей, щурясь от яркого света, веки его покраснели, было похоже, что он сильно взволнован. – Она ушла от меня. Пожила несколько дней, поплакала, сказала, что очень благодарна мне за все, вчера примеряли свадебное платье, а сегодня как вышла из дома, так больше и не вернулась. Я заезжал к ней домой – там никого нет. Вот я и подумал, что она у вас.
– А что она сказала вам утром, когда уходила? Может, ей кто-то позвонил?
– Да, она с кем-то разговаривала по телефону, но я не расслышал.
– А вы не обратили внимания, какое у нее было лицо, когда она собиралась уходить, и почему вы сами у нее ничего не спросили?
– Ну как же, спросил, она ответила, что хочет пройтись по магазинам. Я дал ей денег.
– А у брата ее вы были?
– Был, конечно. Виктор… с ним в последнее время что-то происходит. Казалось бы, у человека выставка не сегодня-завтра, с чего бы ему так пить? Он опустился, выглядит ужасно. Анны у него нет и, как он говорит, не было давно.
– Так, может, она уже вернулась к вам? Знаете, как это бывает у женщин, задержалась у подруги.
Шубин как-то недоверчиво, с иронией взглянул на Руфинова и качнул головой:
– Вы же сами прекрасно знаете, что у Анны никогда не было никаких подруг.
– Знаю. Потому что у нее был я.
– Лучше бы и вас не было. Это вы испортили ей жизнь, сделали ее такой. Я все знаю, она рассказала мне, как вы подслушивали в тот вечер – в этом вся ваша сущность, это ваши методы, ваши. Но чего вы добились? Вы сделали одинаково несчастными двух прекрасных женщин: вашу жену и Анну. Вам надо было хотя бы Ольге дать возможность как-то иначе устроить свою жизнь. Возможно, она встретила бы другого человека, с которым была бы счастлива. Или оставили бы в покое Анну. Так нет же, вам были нужны они обе, такие разные, несовместимые. Вы страшный человек, Руфинов. Я понимаю, что сейчас бесполезно вас шантажировать, дело сделано. Даже если Ольга и узнает, что не она является матерью Маши, девочка все равно любит больше Ольгу, она не любит Анну и никогда не сможет испытать к ней дочерних чувств. Вас же она всегда будет любить как отца. Вы все правильно рассчитали, но нисколько не подумали об Анне. А она все это время любила вас и ждала, что вы сделаете выбор.
– Успокойтесь, Шубин, теперь у меня нет ни Ольги, ни Анны. От меня ушла даже моя дочь, Маша. Так что вы совершенно напрасно сотрясаете воздух, все и так ясно. Только не понимаю, зачем вы внушили ей в свое время, что она больна? Разве это не жестоко?
– Нет, я хотел оградить ее ото всех, и от вас в первую очередь.
– Человека нельзя ограждать от жизни, от людей, мы сами чуть было не испортили жизнь своей дочери.
– Вы, Руфинов, разрушитель, и я желаю вам одиночества, глубокого и беспросветного.
С этими словами Шубин, тяжело дыша, повернулся и вышел из квартиры. Руфинов долго прислушивался к его шагам на лестнице и думал о том, что Анна, которую он знал, ни за что на свете не смогла бы выйти замуж за такого человека, как Шубин. Он к тому же всю жизнь напоминал бы ей о ее, пусть и мнимой, болезни. Все равно в этом городе у нее никого, кроме Вика и его, Бориса, нет, а это означало одно – она скоро объявится здесь, в этой квартире, и уже больше никогда ее не покинет.