– Его убили в это время. – Следователь со злостью раздавил в пепельнице ни в чем не повинный окурок. – Значит, вы хотите сказать, что он позвонил вам перед самой своей смертью… И что же дальше?
– Вы не можете знать точно время его смерти, его же только что увезли, ну, пусть даже пару часов назад… – За окнами маячил абрикосовый февральский рассвет. Мы подняли Марка с постели. – Я тем более не знаю, когда его убили. Приехала по звонку, вошла в квартиру. Везде горел свет. Я увидела его, закричала, а потом свет погас… Надо ли говорить, что в квартире помимо меня был кто-то еще, кто и выключил свет и кто позвонил в милицию и сообщил об убийстве… Кто звонил? Мужчина? Женщина?
– Женщина. Она сказала, что живет в этом доме и что слышала крики, кричала тоже женщина…
– И что же она кричала? – усмехнулась я тому, что уже не следователь, а я задавала ему вопросы. – «Помогите, убивают»?!
– Она сказала, что в квартире произошло убийство, что так кричат, когда убивают…
– Возможно, она слышала мой крик, – предположила я, хотя я на самом деле не кричала. Даже когда погас свет, ведь именно это-то обстоятельство и позволило Беатрисс скрыться. – Я была в квартире всего несколько минут – вы не могли бы так быстро приехать. Уверена, что милицию вызвали до того, как я вошла в квартиру. Меня нужно было подставить, вот и подставили. Подкинули в карман моей куртки нож. Вряд ли я, совершив такое зверское убийство, оставалась бы в квартире, да еще и с ножом в куртке.
Я с презрением посмотрела на следователя. Не слишком ли примитивно, господин следователь, вы ведете следствие? Если бы так вот хватали всех, кто окажется с ножом в руках (кармане, сумке) на месте преступления, то у вас была бы стопроцентная раскрываемость, премии опять же…
Я повернула голову и встретилась глазами с Марком, который спрашивал меня взглядом, зачем он мне понадобился, если я сижу вот тут и наговариваю на себя… Разве не понятно, милый Марк, что мне нужно было просто время на обдумывание ситуации? И этого часа, пока ты добирался до прокуратуры, мне вполне хватило на то, чтобы собраться с мыслями. Прости меня, что действовала самостоятельно, я не могла, пойми ты, не могла выдать Беатрисс…
– Получается, – между тем размышлял вслух незадачливый следователь, – Пожаров позвонил вам, когда почувствовал нависающую над ним опасность… Кто-то еще был в квартире, возможно, даже убийца. Он впустил его в дом, но потом что-то случилось, может быть, ссора… И он позвонил вам.
– Я не знаю, что случилось, но я тотчас приехала…
– На чем вы приехали?
– На машине, – удивилась я. – На чем же еще?
Понятное дело, я откровенно издевалась над ним, чтобы вывести его из себя. Что еще оставалось мне делать в моем положении, когда я теряла даже Марка?! Я была уверена, что он откажется от моей защиты.
– Вы взяли такси?
Такси при большом старании можно вычислить.
– Нет, я остановила первую попавшуюся машину, даже не помню марку, – отрезала я все пути к установлению истины.
– Скажите, что вы подумали, когда он вам позвонил? Вы ничего не предполагали, пока ехали к Пожарову?
Я вспомнила опухшие глаза Беатрисс, когда она взмолилась, чтобы я поехала с ней. Видел бы он, следователь, ее прекрасные, полные слез глаза, он бы сам не выдержал, приехал бы сюда, упаковал тело Захара в ковер и вывез на собственной машине на какой-нибудь пустырь…
– Предположила, что Беатрисс…
– Постойте, кто?
– Я сказала, что подумала в первую очередь о моей подруге Берте, о том, что она заболела, – убитым голосом проговорила я. – А что еще могло случиться в этой семье? Захара и Берту я знаю давно, это мои друзья…
И только сейчас до меня стало доходить, что я больше никогда, никогда не услышу твой голос, Захар, не увижу твоих умных ироничных глаз, не почувствую на своей коже твоих ласковых рук… Как же я пожалела тогда о том, что в тот, словно выпавший из нашей обычной жизни, синий морозный вечер бросила тебя, что не осталась в твоих руках, не доверилась тебе… Ведь никто, ни одна душа никогда не узнала бы об этом. Я любила тебя, очень любила, но ты всегда казался мне недостижимым и немного чужим, принадлежащим той, что была мне дороже всех… Когда я видела тебя, у меня всегда перехватывало дыхание, и я, глядя на тебя и на не видящую и не ценящую тебя легкомысленную Беатрисс, молила бога о том, чтобы она наконец встретила мужчину, которого бы полюбила по-настоящему, а не в отместку мне… Ведь мы все, все четверо – ты, я, Марк и Беатрисс – еще там, в ординаторской провинциальной больницы, словно договорились разбиться на пары именно так, как и соединились уже в Москве… Это ли не случай? Это ли не одетое в строгие (пусть будут свадебные) одежды желание постоянно видеться всем вместе! Мы все любили друг друга, нам было хорошо вместе, что бы мы ни делали, даже когда собирались просто посидеть за бутылкой вина или пошляться по ночным московским улицам… А помнишь, Захар, как Марк ходил на руках прямо на Красной площади, на Первомай, ночью?! А Беатрисс, сломав каблук, плакала, но бежала за ним, спотыкаясь и прижимая к груди туфлю… Смешная. Вас сейчас нет с нами, и я зажимаю ладонью рот, чтобы не закричать от понимания необратимости случившегося… Я очень надеюсь, что там, в другой жизни, вы, встретившись, снова будете вместе и станете с нетерпением поджидать и нас с Марком… Боже, что я такое говорю! Но это я сейчас знаю, что ты скоро уйдешь от нас, Беатрисс, а тогда я этого еще не знала, но все равно оберегала тебя, и ты это знаешь, Беатрисс, надеюсь, что ценишь… Не знаю, зачем я тогда приняла эти деньги? Может, из страха, что Марк меня забыл и не встретит?..
…Квартира Марка сияла чистотой. Он наполнил ванну теплой водой, сыпанул туда морской соли и, смущаясь, как школьник, отвернулся, пока я раздевалась.
– Марк, если бы ты знал, как жалко мне своих волос, – с горечью поделилась я с ним, как с близким человеком, разглядывая себя в зеркало. – Ни тела, ни волос…
И тут он, опрокидывая какие-то пакеты с фруктами, которые прочему-то стояли в передней (апельсины бильярдными шарами раскатились по ковру в разные стороны), зацепив ногой мой рюкзачок, бросился ко мне, схватил, невесомую, уставшую от ожидания, и отнес на руках в спальню, где он, сходящий с ума от предвкушения встречи, предупредительно, должно быть утром, откинул край покрывала и взбил для нас подушки…
Сцена, которую мы репетировали в течение трех долгих лет (и повторенная, с небольшими отступлениями, с Захаром), закончилась, во всяком случае для меня, небольшим разочарованием. Страсть изменила Марка, исказила его черты, к которым я так привыкла, сделала его безумным, неуемным, и мне подумалось тогда, что все время, что мы мучили друг друга, у него была еще одна женщина, нормальная, как сказал бы Захар, партнерша… И вместо того, чтобы улыбнуться своему возлюбленному, оценив его по достоинству и сдунув со лба влажную прядь волос, отправиться наконец в ванную, я, подобрав под себя ноги и обняв их, сиплым от волнения и негодования голосом произнесла это оскорбительное для него предположение.