Она вернулась в комнату, включила телевизор и прилегла на диван. На экране шел фильм, где мужчина и женщина постоянно выясняли отношения, то целовались, то ругались отчаянно, не понимая, что каждое брошенное в лицо оскорбительное слово приближает их к разрыву… И все равно: в их жизни не было всех тех вселенских трудностей, которые существовали, как считала Ольга, у нее. Как бы они ни вели себя по отношению друг к другу, они не были одиноки… Их ссоры стали образом жизни. У Ольги уже не было жизни, только сплошные проблемы, с которыми не с кем поделиться. Была сестра, но и она, так же как в свое время их родители, отдалилась от Ольги, причем настолько, что даже не сочла нужным сказать, куда она едет… Значит, не сочла нужным. Но она вернется, встретится со своим Чаплиным, и у нее начнется другая жизнь, где тоже не будет места для сестры… Она чувствовала, что Маша выйдет замуж за Игоря, родит ему ребенка, и уж тогда сестры совсем перестанут видеться. У Ольги же и детей никогда не будет… Ни мужа, ни детей, а только выжившие или начавшие выживать из ума мужчины, которые будут хватать ее дрожащими руками и шептать полубезумные признания…
Прозрачная пуленепробиваемая стена, которой Ольга пыталась отгородиться от реальной жизни, ото всех тех, кого она обманывала за деньги, подталкивая к безумию, дала крупную трещину, куда начала просачиваться дурно пахнущая мерзость… Это было само зло…
Ольга даже вскочила, будто на нее повеяло смертельным холодом. Куда ей деться, как исправить свою жизнь и отказаться от всех тех встреч и ролей, которые ей предлагает словно сам дьявол? Оля понимала, что Наде верить нельзя, что она только говорит, что из этой системы можно выйти в любой момент, нет, это невозможно! Надя и ей подобные не успокоятся, если по улицам будут разгуливать свидетели их гнусных дел… Но Надя?.. А кто такая, собственно говоря, эта самая Надя? Не сестра ей и не подруга, а так, соседка по палате, женщина, которая нашла в себе столько темных сил, что решила на несчастье, болезни и даже смерти других людей построить свою комфортную и обеспеченную жизнь. Разве можно верить ей, этому исчадью ада? Тем более что она украла этот черный бизнес у такой же, если не еще более опасной и страшной женщины… Господи, поскорее бы Машка приехала. Ольга ей все расскажет, во всем признается, иначе она окончательно потеряет человеческий облик и превратится в такую же Надю.
Взгляд ее упал на журнальный столик. Откуда на нем этот маленький глянцевый журнальчик – каталог косметических средств одной очень известной французской фирмы? Как он здесь оказался?
Ей почудилось, что за стеной кто-то вздохнул…
– Кто там? – закричала она что было сил. – Кто-о-о?!
В Москве было морозно, выпал снег, и мне хотелось плакать от счастья, что все мои страхи и сомнения остались позади. Теперь передо мной открывалась ясная и чистая дорога, и я знала, как мне действовать, чтобы вернуть Игоря и зажить наконец спокойной жизнью, вынашивая нашего с ним ребенка. Я здорова, у меня есть любимый мужчина, который любит меня, нам было где жить в случае, если он все же наберется решимости и уйдет от своей жены. Я понимала, что он не очень богат, поскольку снятая им квартира была из недорогих: я не могла не видеть потемневшего паркета, более чем скромных, с наивным рисунком (розовые цветы на голубом, небесном фоне) обоев, продавленной софы, покрытой вытертым покрывалом… Быть может, именно бедность и является комплексом, той единственной причиной, из-за которой Игорь медлит с женитьбой? Ему нечего мне предложить? Теперь все станет по-другому, не будет этой дешевой чужой квартиры, а будет настоящий дом, теплый и уютный, наш с Игорем дом, и я никогда не повторю своей ошибки – не брошу Игоря, какой бы тяжелой ни была наша совместная жизнь. Мы все пройдем вместе, все переживем, мы не будем лгать друг другу, и всегда найдутся слова, которые помогут нам объясниться…
…Голос Лены вернул меня в морозный яркий солнечный день. Я дышала полной грудью и не могла надышаться. Как же я любила Москву, эту бело-розовую, сияющую снегом громаду, клубящуюся в сиреневой, с золотом дымке наступающей зимы.
– Ты спишь прямо на ходу.
Мы с Леной мчались на такси в центр, я думаю, что и она радовалась возвращению домой: лицо ее просветлело, морщинки разгладились, а в рыжей челке весело переливались солнечные блики.
– Я задумалась. Не знаю, куда мне сначала ехать – то ли к себе, чтобы немного прийти в себя, выспаться, или же сразу к Оле… Это будет для нее таким сюрпризом!
– Если хочешь, поедем ко мне, я подарю тебе несколько своих книг… А то вдруг больше никогда не увидимся, обидно будет…
Она была права, новая жизнь закружит меня, и я, скорее всего, не увижусь с Леной, как почти не вижусь с родной сестрой. Все-таки огромные московские расстояния отдаляют людей друг от друга. Должна же я была как-то выразить ей свою благодарность, хотя бы принять ее предложение и поехать к ней. Но, с другой стороны, я была так утомлена, что не чувствовала в себе силы куда-то ехать, разговаривать, да и просто стоять на ногах, в чем я и призналась. Мы договорились встретиться на следующий день в три часа возле Театра Сатиры, куда Лена привезет мне свои книги и подпишет их: мы посидим в кафе, и я расскажу ей, как прошла встреча с Игорем… И вдруг я поняла, что просто не доберусь сама до дома. Лена, заметив, вероятно, мою болезненную бледность и чувствуя себя обязанной доставить меня домой в целости и сохранности, сказала, что сама отвезет меня…
– Знаешь, ты могла простудиться там, в Созополе… Помнишь, мы с тобой гуляли, а на море был сильный ветер… Или же – нервы!
Я назвала свой адрес водителю, и машина свернула вправо.
Чем ближе к дому, тем тяжелее становилось на душе, я так разнервничалась, что вдруг почувствовала, как силы покидают меня. Зубы стучали, руки дрожали, а в ногах была слабость. Как же я была благодарна Лене за то, что она вызвалась проводить меня…
Машина остановилась возле самого крыльца, Лена вышла первой, подала мне руку. Это было так мило с ее стороны, что я чуть не разревелась. Необыкновенная женщина, и это, видимо, сам бог мне ее послал…
Багажа у меня было мало, поэтому мы легко поднялись ко мне, я открыла дверь и, едва переступив порог квартиры, разрыдалась. Лена успокаивала меня, усадила в кресло и сказала, что приготовит мне чай. А я сидела, смотрела на буйно цветущие растения и думала о том, что у меня есть Оля, которая за время моего отъезда не позволила им засохнуть, ухаживала за ними, и при мысли о сестре мне хотелось плакать еще сильнее. Нет, я больше никогда не поступлю с ней так, как в этот раз, никогда не стану скрывать от нее свою жизнь, а наоборот – буду чаще видеться с ней, да и в ее судьбе постараюсь принять участие, согрею ее, успокою… мою бедную сестричку…
А дальше начался кошмар. Послышался звон разбитой посуды… Я побежала на кухню и увидела лежащую на полу среди осколков Лену. Волосы ее были мокрыми от чая, который она несла на подносе… Щеки порозовели от кипятка… Глаза были плотно закрыты, но она дышала. Я бросилась звонить, вызвала «Скорую помощь» и, назвав адрес, объяснила, что моей приятельнице стало плохо, она потеряла сознание… Я, до этого момента чувствовавшая себя раскисшей, слабой и больной, но словно осознав серьезность ситуации, испытала прилив сил и заметалась по квартире в поисках сумки Лены в надежде найти там какое-нибудь лекарство, предполагая, что Лена была и раньше подвержена подобным обморокам, а потому могла носить с собой нужный препарат… Я нашла сумку, раскрыла ее, но, кроме желудочных таблеток, не обнаружила ничего из лекарственных средств. Однако внимание мое привлек большой и толстый желтый конверт, заклеенный скотчем. На нем было написано размашистым почерком «Маша» и рядом, в скобках «Ч.». Соображая, что с минуты на минуту в квартире появятся посторонние люди, при которых мне уже не представится возможность открыть сумку, я, понимая, что совершаю преступление, спрятала конверт в ящик письменного стола. Мыслила я на тот момент, можно сказать, примитивно: мне рисовалась сцена – я прихожу навестить Лену в больнице и приношу этот самый конверт, объясняя, что обнаружила его случайно на полу, вероятно, он выпал из сумки, когда мы с врачом «Скорой помощи» искали в ней лекарство… Ну не могла я не заглянуть в конверт, где наверняка содержались записи, касающиеся моей созопольской истории, ведь Лена же сама мне сказала, что собирается написать обо всем этом роман. Любопытно же, что именно заинтересовало ее в событиях моей неудавшейся курортной жизни. И кому будет плохо, если я одним, что называется, глазом взгляну на эти черновые записки? Словом, любопытство одолело меня, и я, услышав звонок в передней, краснея от содеянного, бросилась открывать…