– Надо же, какие пальчики тоненькие, светятся просто…
Алена совсем смутилась, выдернула руку, закончила перевязку и почти бегом рванула из палаты, но он окликнул:
– Алена, ты когда в ночь дежуришь?
– Сегодня.
– Придешь ко мне вечером? Пожалуйста, приходи, – попросил он жалобно. – Я устал от этих уродов, хочу с нормальным человеком пообщаться.
– Я не по этой части, – автоматически ответила Алена, в душе ругая себя за глупость.
– Если Гриша Грач позвал тебя пообщаться, можешь быть спокойна – ничего другого тебе не грозит, – насмешливо откликнулся он. – Разве только сама чего захочешь…
И она пришла. Было совсем поздно, часов двенадцать, наверное, но Грачев не спал, а охрана при Аленином появлении сразу вышла в коридор.
– Садись, – пригласил Грач, похлопав рукой по постели около себя.
Она села. Он смотрел ей в лицо, не отрывая синих глаз.
– Ты красивая девочка. Очень красивая. Зачем ты живешь с человеком, недостойным тебя?
– Откуда вы знаете, с кем я живу?
– Справки навел. Он тебя бьет, использует, унижает, ты безвылазно живешь в больнице, чтобы не зависеть от своей свекрови, так? Ты не должна так жить.
– Что вы можете знать о моей жизни? Только то, что вам рассказали девчонки – сплетни и домыслы. Вы что, были мной?
– Я тебя вижу, и мне достаточно. Я давно не встречал таких, как ты… – его голос обволакивал Алену, она плыла в каком-то тумане, а Грачев говорил, говорил, и девушка уже не понимала, о чем, просто ей нравился звук его голоса.
– Алена, я так хочу тебя… с самой первой минуты, как только увидел, хочу… Сними рубашку, – вдруг приказал он тихонько, и Алена моментально подчинилась, дернув молнию. Его рука легла на грудь, и Алене захотелось, чтобы он ее не убирал. – Наклонись поближе, я хочу тебя поцеловать, – прошептал он.
Она прижала свои губы к его, и он начал целовать ее сначала нежно, а потом жадно и требовательно. Алена уже просто изнывала от желания, а он все продолжал ласкать ее грудь здоровой рукой, спустив лямки лифчика.
– Красотуля, у нас так ничего не выйдет, я немного не в форме, – сказал он, убирая руку. – В том смысле, что мне перевязанная рука мешает, а я так тебя хочу, что не соображаю…У тебя обалденное тело, просто фантастическое… я хочу его, Аленушка… – Он провел языком по ее шее и застонал. – Боже мой, да ну ее на хрен, эту руку! – Он обхватил девушку здоровой рукой и забросил на постель, поворачиваясь и ложась сверху. Сняв лифчик, принялся целовать грудь, Алена стонала от безумного ощущения, совершенно незнакомого раньше – Вадим никогда в жизни не делал с ней такого.
– Помоги мне немного, – попросил Грачев. – Разденься сама, а то мне неудобно одной рукой…
Она скинула брюки вместе с трусиками, и Грачев закусил губу, глядя на нее.
– Что-то не так? – спросила Алена.
– Жаль, что я не смогу сейчас доставить тебе такое удовольствие, как умею… Но мы потом это обязательно исправим, да?
Дневник.
«Что накатило в тот момент на меня, не знаю, но я обняла его за шею и зашептала на ухо:
– Я тоже очень хочу тебя, никогда так никого не хотела, правда… я никогда раньше не делала такого, но с тобой…
Не знаю, что он имел в виду, говоря о каком-то еще удовольствии, но я, не видевшая ничего подобного за три года семейной жизни, была просто на небе…
Я и не подозревала, что смогу вот так, через сутки знакомства, заняться любовью с мужчиной, но с этим конкретным мужчиной мне было необыкновенно, замечательно, бессовестно прекрасно…»
– Тебе хорошо? – он целовал ее шею, ласкал языком ухо.
– Очень, – честно ответила она.
– Такое впечатление, что у тебя до меня никого и не было, – заметил Грачев. – А говорила, что замужем.
– Это только так называется, – вздохнула Алена, трогая пальцем свой синяк. – Видимость.
– Хороша видимость! – усмехнулся он и вдруг сказал: – Я хочу, чтобы ты была со мной.
– Я и так с тобой.
– Не в этом смысле – я хочу, чтобы ты была моей женщиной.
Алена решила, что он шутит.
– Ты считаешь себя обязанным мне за то, что мы сейчас сделали?
– Нет. Я просто тебя хочу.
– У тебя жар.
– Точно, – согласился он. – Вон там, – и указал глазами на вставшее колом одеяло. – Поможешь?
– Да… – выдохнула она.
Она приходила к Грачеву все три недели, что он провел в отделении. Они занимались любовью и разговаривали. Об Алене в основном. Он хотел все о ней знать, а она сама вопросов не задавала, ей было совершенно не важно, кто он, что, – она просто отдавалась ему и была этим счастлива. Дома ее страсть никому не была нужна, так только, изредка, чтобы не забывала, что замужем.
Если даже свекровь и муж заметили в Алене какую-то перемену, то промолчали. Вадим предпочел сделать вид, что ничего не происходит, старался вообще не разговаривать с женой, давая ей понять, что она недостойна его внимания. Регина Аркадьевна только поджимала губы, глядя на порхающую по квартире невестку. Алена же улыбалась, чувствовала себя легкой и невесомой, не повышала голоса и не спорила. Вернувшись домой, быстро и без возражений выполняла все прихоти свекрови, крутилась, как электровеник, и казалась абсолютно довольной жизнью.
В день выписки Грачев подарил ей огромный букет роз.
– Поедем со мной, – просил он, держа ее руку в своей. – Поедем, Аленушка, не место тебе здесь.
– Гриша, не надо, – впервые назвав его по имени, сказала Алена, опустив в пол наполнившиеся влагой глаза. – Это невозможно…
– Почему? Ведь нам с тобой так хорошо вместе.
– Я замужем…
– Упрямая чертовка, – вздохнул Грачев. – Прощай тогда.
Он поцеловал ее, потом еще раз, словно хотел запомнить, как она это делает…
Вечером Вадим снова ее ударил, да так, что сломал нос. Это было последней каплей – Алена взяла свои документы и уехала в больницу. Молодой лор-врач в приемном покое долго качал головой, разглядывая ее нос:
– Ну что, Алимова, изуродовали тебе личико – носик набок останется, а жаль… Пластику бы, но это дорого очень…
Алена рыдала в голос, но сделать ничего не могла – денег нет, а бесплатно такие операции не делают…
Ночевать она осталась в больнице, в пустой спецпалате, где еще вчера лежала в объятиях Грачева. Назавтра была суббота, но Алене идти было некуда. К мужу – страшно, к матери – бессмысленно, они три года не общались, и та, кажется, успела забыть о том, что у нее когда-то была дочь. В носу стояли две трубки, даже на улицу выйти стыдно, но есть хотелось…