Отец уже лежал на каталке, укрытый одеялами и с капельницей в подключичном катетере. Увидев меня, он чуть улыбнулся:
– Сашка… ты зачем тут?
– Домой поедем. Ко мне.
Я наклонилась и поцеловала его в поросшую щетиной щеку. Маросейкин забрал у бойца бронежилеты, один нацепил на меня, и я аж присела от тяжести, а второй уложил поверх одеял на отца.
– Ты еще… каску нацепи… на меня… – хрипло рассмеялся отец.
– Не мешало бы, – абсолютно серьезно проговорил Маросейкин. – Ну что, Саша, повезли? Толкать нам с вами придется, персонал наотрез… да и нельзя подвергать ни в чем не повинных людей риску, как-то неправильно, да?
Я согласно кивнула, про себя подумав, что нужно бы разузнать все о семье погибшей медсестры и помочь.
Омоновцы окружили каталку со всех сторон, сомкнув щиты, и мы с Маросейкиным – он впереди, я сзади – покатили ее к выходу. Странное ощущение – идти вперед в кругу вооруженных людей, неся на себе практически пригибавший меня к земле бронежилет. По спине продирал предательский холодок – предчувствие и близость смерти пробуждают, оказывается, настоящий звериный инстинкт самосохранения, когда ты думаешь только о том, куда прятаться, если вдруг что. Человек слаб…
– Если будут стрелять, ныряйте под каталку и там лежите тихо – будет шанс выжить, – сказал вдруг полковник, не оборачиваясь, словно услышал мои предательские мысли. – И не корите себя – вы молодая, вам жить. Бояться смерти – нормально, только безголовые идиоты не боятся. Никогда не верьте тому, кто говорит, что не боится смерти.
– И вы боитесь?
– Больше скажу – и они тоже, – полковник обвел рукой идущих вокруг нас бойцов. – Просто мы знаем, как свести риск к минимуму.
Не знаю почему, но эти слова меня вдруг успокоили. Значит, мне нечего стыдиться, уж если люди, обученные убивать, говорят такое…
Во дворе пустынно, все как будто вымерло – ни машин, ни людей. Апокалипсис… Микроавтобус у самого крыльца с открытыми задними дверьми. Рядом двое со снайперскими винтовками оглядывали в прицелы окрестные крыши. Мне опять стало зябко от ужаса, но я сумела справиться. Осталось каких-то десять метров… семь… пять… Сердце бухало в такт шагам, по спине стекали струйки пота – ты смотри как хочется жить… Я не думала об этом тогда, три года назад, когда полосовала вены украденными на посту медсестер ножницами…
Наконец носилки были сняты с каталки и водружены на пол микроавтобуса, бойцы заняли свои места, потеснившись, чтобы и я могла сесть. Мы уже выезжали из ворот, когда я вспомнила вдруг, что машины Семена во дворе тоже не было. Значит, и его заставили покинуть опасное место. Ничего, думаю, он поймет, что я забрала папу к себе. Я хотела позвонить и вынула телефон, но полковник, сидевший впереди, увидел это в зеркало заднего вида:
– Я бы не делал этого сейчас. Вполне возможно, что мобильный сканируется. Мы поедем другой дорогой, а для прикрытия второй автобус уйдет к дому вашего отца.
Я убрала телефон и про себя подумала – надо же, как в кино. Такая сложная комбинация, такие трудности, чтобы спасти жизнь человеку. Да еще такому, как мой отец, – далеко не самому законопослушному…
В автобусе душно и тесно, я сидела, втиснутая между одним из бойцов и самим полковником. Тот то и дело вытирал лицо и шею платком. Кто-то из мужчин протянул ему пластиковую бутылку с водой, Маросейкин предложил мне, но я отказалась.
– Скажите, Саша, вам не бывает страшно – рядом с отцом? – спросил он вполголоса, наклоняясь к самому уху.
– Сейчас вообще страшно – хоть кто рядом. Вы людей на улице видели? У них не лица, а маски, и большей частью злобные.
– А с чего бы им вас любить, Сашенька? – усмехнулся полковник. – Они на зарплату живут, с копейки на копейку перебиваются – а мимо вы, такая вся красивая, на шикарной машине проноситесь. Как думаете, много любви вызываете? Или черной зависти – больше?
– Я, между прочим, в институте преподаю! – с вызовом ответила я, оскорбленная его намеками. – И поступила туда сама, и окончила с красным дипломом, и диссертацию по анатомии защитила – тоже сама, кстати. И езжу я да-а-а-леко не на самой модной машине, и к шубам норковым равнодушна. Так что пролетарскую гордость мне зацепить особо-то и нечем. А что отец такой… Так их полстраны таких.
Маросейкин посмотрел на меня удивленно:
– Да? Вот уж не думал…
– А чего ж вы – в РУБОПе служите, а информацией не владеете?
Он рассмеялся и перешел на шепот:
– Я папу вашего хорошо знаю, давно. Но вот что он вас так воспитал – впервые слышу.
– Он вообще мало о семье говорит.
– Ну, в его положении это оправданно, согласитесь.
Мы снова замолчали. Я поправила сбившуюся повязку на груди отца и подумала: сегодня же надо звонить Бесо, чтобы искал доктора. Сама я вряд ли справлюсь с такой задачей, как ожоговая перевязка. И Сашка не перезвонил – наверняка разозлился, что я его ослушалась. Но ведь должен же он понять, что у меня просто не было выхода.
Мы уже выгружали из автобуса носилки, когда во двор влетел джип моего мужа и, взвизгнув тормозами, развернулся на девяносто градусов.
– Кто это? – спросил Маросейкин, а ближайшие к нам бойцы мгновенно наставили стволы автоматов на машину.
– Мой муж.
Акела выскочил и замер на секунду, обводя изумленным взглядом толпу вооруженных людей, микроавтобус и носилки.
– Саша, все в порядке, – я метнулась к мужу и прижалась к нему. – Мы папу забрали, на него сегодня снова покушались…
– Погоди-ка, – он отстранил меня и подошел к носилкам, игнорируя взгляды бойцов. – Ну как ты, Фима? – наклонившись над носилками, спросил он.
– Ни… ничего, – выговорил отец. – Сашка… молодец…
– Да уж, Сашка молодец, – муж перевел на меня взгляд, и я почувствовала себя не совсем хорошо. Как пить дать – вечером все мне выскажет…
Маросейкин решил вмешаться:
– Простите, уважаемый, может, вы перенесете семейные сцены в дом и на более удобное время? Нам бы пора уже отсюда…
– Я вас не задерживаю, – холодно ответил Саша. – Спасибо за помощь, дальше мы сами разберемся.
– Но ведь в дом нужно занести…
– Я же сказал – больше не задерживаю.
Маросейкин понял, что разговор окончен. По выражению его лица я поняла, что сейчас он с удовольствием уложил бы моего супруга лицом в землю – чисто в воспитательных целях.
– До свидания, Ефим Иосифович, – попрощался он с отцом. – Поправляйтесь. И вам всего доброго, Александра.
– До свидания. И спасибо вам.
Омоновцы быстро погрузились в автобус и отбыли, а я почему-то подумала, что даже не спросила имя полковника.
Пока я раздумывала над этим, Саша с усилием поднял отца на руки и понес в дом. «Господи, надорвется же!» – ахнула я и кинулась следом, чтобы хотя бы двери открыть.