– Красиво, – искренне ответила я, с восхищением глядя на преобразившегося отца.
– Ну и отлично. Сейчас по делам съезжу – и буду с тобой. Хочешь, книжек куплю в магазине, почитаем? Или игру какую-нибудь?
– Не знаю…
– Хорошо, разберемся, – снова улыбнулся отец и вышел.
Я услышала, как он зовет Семена, как тот откликается из своей комнаты, потом шаги по квартире – и все стихло. Я какое-то время почитала книгу, потом выпила бульон с пирожком, принесенный тетей Сарой, и задремала.
Назавтра за столом я увидела совершенно другого Семена. Он был бледен, глаза красные, руки подрагивают. Он невпопад отвечал на вопросы тети Сары, а отец невозмутимо пил крепкий чай и то и дело подмигивал мне. Слава с Семеном ушли – один в школу, другой в институт, тетя Сара принялась убирать посуду, а отец бережно поднял меня на руки и понес в мою комнату.
– Фима, ты едешь куда-то? – спросила тетка, не отрываясь от посуды.
– Нет. Сегодня я дома, с Сашкой.
Я крепко обняла его за шею и прошептала на ухо:
– Я тебя люблю.
– И я люблю тебя, Кнопка.
Мы весь день провели в моей комнате, играли, читали, потом обедали – тетя Сара принесла нам обед прямо туда. Мое сердце от счастья готово было выпрыгнуть из груди – папа посвящал все свое время только мне, мне одной. Он расспрашивал о том, с кем я дружила в детском саду, что я люблю больше – мороженое или торт «Птичье молоко», какой мультфильм мне нравится – «Винни-Пух» или «Ну, погоди!» – словом, его интересовали любые подробности моей еще такой недлинной жизни. Он вытаскивал откуда-то длинные сосательные конфеты-«карандаши» с кисло-сладким вкусом и ел их вместе со мной, соревнуясь, у кого кончик конфеты станет более тонким. Он рисовал мне смешных чертиков и красивых принцесс в пышных платьях. Рассказывал детские сказки, которые я давно знала наизусть, но при этом превращался то в Колобка, то в Лису, то в Медведя, и я без удержу смеялась.
– Папа, еще! – просила я, и он в очередной раз принимался лицедействовать.
Мама никогда – ни разу – не проводила в моей комнате столько времени и не разговаривала со мной подолгу…
Меня только удивила одна маленькая деталька. Впервые за все время ко мне не пришел Семен, хотя я слышала, что он вернулся. Это было странно.
– Папа, почему Сема не заходит? – спросила я, уцепившись за его пальцы.
– Я запретил.
– Почему?!
– Потому… – чуть запнулся папа. – Потому что он наказан.
– Но за что? Что он сделал? – никак не могла взять в толк я.
– Вырастешь – поймешь, Кнопка.
Меня это объяснение не устроило, и ночью я пошла в комнату Семена. Тот не спал и очень испугался, увидев меня на пороге в ночной рубашке и босиком:
– Ты зачем встала, Сашура?!
– За что папа тебя наказал? Что ты сделал? – требовательно спросила я, но Семен меня не слышал – подхватил на руки и понес обратно, в мою комнату.
– Сашура, никогда не спрашивай меня об этом.
О том, что произошло в тот день с Семеном, я узнала намного позже, когда мне исполнилось шестнадцать, а отношения с братом стали напоминать отношения с подружкой. Я почему-то вспомнила тот день, когда отец сначала увез Семена куда-то, а потом запретил приходить ко мне и свято соблюдал этот запрет целый год, и спросила брата – а почему, действительно? Разговор происходил в квартире Семы, расположенной на одной из центральных улиц города в хорошем доме, с высокими потолками и прекрасным застекленным балконом-лоджией – там мы и чаевничали после похода по магазинам – тогда в них уже можно было купить все, что хочется.
– Зачем ты к этому вернулась? – скривился брат, как от зубной боли. – Столько лет прошло.
– Раз спросила, значит, мне важно. – Я потянулась к его пачке и взяла сигарету – вот уже полгода, как я могла закурить при отце и не бояться получить оплеуху.
Семен вздохнул, его глаза стали грустными. Он смотрел в пол лоджии, выложенный изумрудно-зеленой кафельной плиткой. Я вдруг заметила тонкое кольцо на безымянном пальце правой руки и маленькую бриллиантовую серьгу-гвоздик в ухе. Раньше их не было.
– Ладно, Сашка, ты взрослая и не по годам умная выросла. Я тебе расскажу – но обещай, что никогда не скажешь отцу. А как относиться ко мне – дело твое.
Это было интересно – такое вот предисловие, и я, чуть подавшись вперед и превратившись в слух, приготовилась узнать какую-то очень важную для брата тайну.
– Может, ты и не помнишь, но тогда, первого сентября, в кафе к нам с тобой двое подошли… – Я нетерпеливо кивнула – как я могла забыть те мерзкие рожи и золотые зубы? – За неделю до этого я с парнями в парке гулял, и к нам толпа подвалила, стали деньги вымогать. А какие у нас деньги? Трешка на девятерых. Отец всегда учил – свое не отдавай. Ну, я кастет вынул – отцовский, нашел на антресолях, с собой всегда таскал, вроде как для форса – ну и… Так получилось, что я одного крепко стукнул, череп пробил. И оказался этот парень, как назло, сыном папиного конкурента. Но на нем же не было написано. Ну вот, ко мне с разборками папашки его подручные и подкатились. Я тогда здорово струхнул, в бега кинулся, не подумал, что они тебя видели, а значит, могут и Славку найти, и тетку. Ну, вот и нашли… – Семен вздохнул, придавил окурок в пепельнице, налил себе еще чашку чаю. – Я когда узнал, что тебя порезали, чуть с ума не сошел от страха. Да, испугался – отец должен был вот-вот вернуться, сама понимаешь – два косяка один за другим. Ну, вот… И он вернулся. Ты же помнишь, как он меня встретил. А потом, когда ему рассказали про мои разборки с сыном Вити Меченого, он решил, что я сам должен все развести, как заварил. Он того парня, что тебя… ну, в общем, он его из тюрьмы как-то сумел вытащить, привез меня на пустырь за город – туда, где свалка, знаешь? – Я снова кивнула. – Привез, а там уже Башка, Гамаюн, Бесо – да полно народу, вся его кодла. Стоят кольцом, а на земле этот тип валяется. Ну, отец меня в круг впихнул, пистолет достал и мне протягивает – мол, вот тебе, сынок, шанс смыть позор. Этот урод сестренку твою маленькую ножом по горлу шваркнул – так отомсти ему.
Я задохнулась от ужаса, вцепилась пальцами в столешницу, а второй рукой машинально закрыла то место на шее, где под глухим горлом ярко-красной водолазки нестерпимо зачесался безобразный шрам.
– И ты?..
– А у меня не было выхода, Сашенька. Не было – это ведь позор на всю жизнь, отец бы меня уважать перестал. Я зажмурился и спустил курок. Но ты знаешь – я до сих пор помню выражение лица этого парня. Он готов был землю жрать, Сашка, только чтобы в живых оставили.
Мы замолчали. Свежий ветер ворвался на лоджию, раздул парусом прозрачные изумрудные занавески. Огромный шмель жужжал где-то в углу, атакуя искусственную белую лилию в декоративном горшке. Я взяла новую сигарету и решилась нарушить молчание: