– Так камеры никого не зафиксировали, – терпеливо объяснял Игорек.
– Вот именно! Это еще раз доказывает, что я схожу с ума. Я ведь зачем сюда к вам вообще приперлась? Чтобы Саню найти! Вовсе не для того, чтобы навещать раненых гаишников, когда их охраняют похлеще президента. Я разыскать своего друга хочу, а тут труп за трупом, убийство за убийством. И теперь еще в больницу в этом дурацком маскараде шлепать? Ни за что!
Она швырнула Игорю в лицо светло-голубой костюм, состоящий из брюк и распашонки со шнуровкой. Утром тот его принес вместе со шваброй, ведром и парой перчаток. При такой амуниции, по его словам, работали санитарки той самой больницы, где лежал коматозный Кириллов. Костюм ему принесла девушка, чью роль надлежало теперь сыграть Василисе. Не безвозмездно, конечно, костюм был Игорю подарен, уговаривать девицу пришлось долго. Та ломалась, гнула цену и ныла что-то про уголовную ответственность.
– Да никакого вреда ему никто не причинит! Просто наша девушка задаст ему один вопрос, и все. Вы с ней немного внешне похожи, замены никто и не заметит, – убеждал работницу больницы Игорь.
Он лукавил, конечно, Василиса была повыше и много стройнее. Но Игорек искренне надеялся на то, что широкая распашонка костюма скроет все достоинства фигуры Василисы, как скрывает недостатки настоящей санитарки. Косынка должна быть повязана по самые брови, чтобы волосы не торчали. На нос очки (санитарка страдала близорукостью).
– Кто там рассматривать тебя станет? – уговаривал он теперь Василису. – Крутится под ногами какая-то девица в очках и со шваброй, подумаешь…
– А если мне вопрос кто-нибудь из персонала задаст прямо на глазах у охранников? Вот спросят что-нибудь про кого-нибудь, а я замотаю головой и мычать начну, как глухонемая, так?
И она снова затрясла головой отрицательно, не забыв всхлипнуть.
После вчерашнего вечера, когда Василиса обнаружила двоюродного брата Зайцева мертвым в его квартире, она принималась плакать почти каждый час. Посидит, посидит задумчиво – и начинает хныкать. Чуть забудется, заговорится, а потом снова в слезы. Мужчинам она объяснила, что оплакивает Саню Сигитова, которого уже и не надеется увидеть живым. Когда вокруг столько смертей, кажущихся совершенно бессмысленными, ему уж точно не выжить.
Игорь Леонидович разуверять ее не стал. Посидел возле телевизора, послушал, повздыхал и вскоре ушел к себе. А через полчаса вызвал Игоря. Тот от него вышел не скоро. Когда вышел, вновь застал Василису плачущей и снова принялся ее утешать и уговаривать забыть все на свете.
Но Василиса, как ни старалась, все не могла выкинуть из своей памяти пары остановившихся остекленевших глаз, глядящих не то в запредельные дали, не то куда-то внутрь себя. И среди ночи несколько раз просыпалась от страшного ощущения, что те же глаза смотрят на нее из-за оконного стекла, с улицы. Будто мольбу какую-то пытаются до нее донести, но не способны. Василиса, движимая суеверным ужасом, еле удержалась, чтобы не постучаться в комнату к Игорю и не залезть к нему под одеяло. Благоразумие все же удержало. Воображение моментально дорисовало ей картину возможных последствий, и осталась мучиться страхами до утра в одиночестве.
Все, решила она, как только наступит утро, она собирает свои вещи и отправляется домой. Выманивает телефонным звонком Вадима с маминой дачи, и они продолжат жить совместной, вполне нормальной и достаточно стабильной жизнью.
Он, позвонив наконец, вскользь намекнул, что жене пора бы уже и честь знать, пора вернуться от подруги. А то будто бы ему звонят непонятно из каких ведомств и интересуются ею. И вопрос еще задал ей какой-то странный: не связан ли интерес соответствующих структур с ее дружком? На что Василиса с печалью в голосе ответила:
– Нет, я Саню давно не видела. Не знаю, где он. И вообще ничего о нем не знаю.
Странно, но Вадик ей не поверил, хотя всегда было по-другому, и продолжил обижаться и ныть. Пришлось Василисе пообещать ему скорую встречу, и тогда уж все рассказать. Вадик тут же потребовал назначения точной даты ее возвращения, потом замурлыкал про любовь, что Василиса оставила без комментариев, и простился.
Разговор состоялся как раз после их с Игорем возвращения из квартиры брата Зайцева. Ее вовсю колотило, и соображала она не очень. Будь иначе, она бы точно сообразила, что надо бежать домой. Она бы не просто просила – умоляла бы мужа немедленно забрать ее домой, пускай и объясняться бы потом пришлось очень долго и нудно.
Но она соображала совсем никак, поэтому и решила, что возвращение может подождать до утра. Всласть поплакала, ночью без конца просыпалась от обрывочных кошмаров, а утром…
А утром в ее комнату ворвался Игорек и, потрясая чужим спецовочным обмундированием, начал уговаривать принять участие в жутковатом маскараде.
То есть, мол, она должна проникнуть в палату к Кириллову, которого охраняли денно и нощно сразу два охранника, начать делать уборку и в момент, когда станет менять под раненым простыни (сегодня как раз день смены постельного белья), должна его очень быстренько допросить. Парень только-только пришел в себя, милицию к нему будто бы пока не допускают, боятся за здоровье. А вот им самое время навестить гаишника. Чтобы их не опередили. И вообще пора у него выяснить, кто в него стрелял, кого он остановил на дороге, что знает о смерти своего напарника и как это все связано – возможно, связано – с похищением ими Сигитова Александра.
Ответы на вопросы Василиса должна была получить от только что вышедшего из комы человека с тяжелейшим ранением в голову, за жизнь которого достаточно долго боролись врачи и с памятью у которого могли быть большие проблемы. Причем задавать вопросы и получать ответы ей придется в присутствии другой санитарки, обычно помогавшей девушке в очках перестилать простыни.
– Такое может потребовать только сумасшедший от сумасшедшего! – это была первая фраза, которую Василиса выпалила, выслушав Игоря. – Ты понимаешь, что предлагаешь мне?
– Да, риск, несомненно, имеется, но другого выхода у нас просто нет. Иначе мы до конца жизни будем искать убийцу Марины и твоего Сигитова.
– Моего Сигитова что?! – ахнула она, неправильно поняв изречение Игоря. – Ты хочешь сказать, что Марину и Саню убил один и тот же человек?! Ты утверждаешь, что он мертв?!
Тут же ей вспомнились чужие остекленевшие глаза. Представился распростертый на каком-нибудь заплеванном бетонном полу Саня с таким же удивленным остановившимся взглядом, и она принялась рыдать.
– Да нет, Василиса, ты не так меня поняла. Я имел в виду, что Саню твоего искать станем вечно, – уговаривал ее Игорек, закатывая глаза. Он уже уморился и утешать, и уговаривать, у него ведь тоже нервы… – Ты же хочешь его увидеть поскорее?
– Хочу! – шептала она сквозь всхлипывания. – Очень хочу! И я верю, что он жив! Не могу знать, совершил он за это время какое-то зло или нет, но что жив, верю. И тебе не позволю…
Разговор без конца, как дьявольская удавка, стягивал ее шею горестным спазмом. Василиса то плакала, жалея Саню Сигитова, то отказывалась идти в больницу и снова плакала. Потом опять начинала вспоминать Сигитова и убеждать Игоря в том, какой Санька славный, хороший и порядочный человек. Который именно из-за порядочности своей и пострадал.