– Может, и болят, а может, и нет. – Настя принялась разглядывать свои ногти, походя отмечая, что не в пример Нинкиным выглядят они не очень. – Чего орать-то? Он же мне муж все-таки, не чужой человек…
– А вот хрен ты угадала! – Нинка подскочила на месте и, роняя тапки, кинулась в сторону спальни. Шарахнув кулаком в дверь, она громогласно позвала: – Андрей, мать твою! Выползай на свет божий! Мне мало радости с твоей бывшей здесь лаяться.
Дверь, заскрипев, отворилась, и на пороге возникла фигура Андрея. Господи ты боже мой, на него было больно смотреть. Рубашка взмокла, под мышками образовались огромные темные круги. Редкая шевелюра оттенка мышиной шкурки всклокочена.
«Уж не волосы ли на себе рвал мой благоверный? – едва сдержалась, чтобы не захихикать, Настена. – С чего бы это такое эмоциональное перенапряжение?»
– Иди в гостиную! – прикрикнула на него Нинка и, вцепившись ему в предплечье, почти силой потащила за собой. – Иди и поговори с этой… А для начала не мешало бы выяснить, что она здесь делает? Как узнала адрес? Код замка подъездного? И прочее, прочее, прочее…
Андрей, старательно обходя Настену взглядом, притулил свою сухопарую задницу на краешке дивана и облизнул губы. Нинка с размаху плюхнулась в свое кресло и прошипела змеей:
– Ну говори, красота ты наша ненаглядная!
– Что?
– А что хочешь!
– Хорошо, начну по пунктам. – Настя поерзала в кресле, сложила руки на коленях и почти с жалостью начала: – Нина, я здесь для того, чтобы открыть тебе глаза, пролить свет, так сказать…
– На что? – быстро среагировала подруга, не забыв скривить губы в циничной ухмылке.
– Твой мужчина тебе изменяет, – не без торжественности в голосе выдала Настя и вцепилась взглядом в обоих. – Причем нагло, у тебя под носом! Ты вот спрашиваешь, как я сюда попала? Про адрес и все такое. А у тебя нет никаких соображений на этот счет?
– Ты хочешь сказать? – Нинка похолодела и начала трясущимся указательным пальцем тыкать в сторону окаменевшего Андрея. – Ты хочешь сказать, что это он?!
– А кто же? Не Маргарита же Николаевна! Она что тебя, что меня терпеть не может. И не далее как вчера я самолично слушала полную выкладку о твоем нравственном облике, причем из первых уст…
– Плевать! – гаркнула Нинка, но при этом вздохнула прерывисто, и ее ногти еще пуще прежнего застучали по подлокотнику. Вывод напрашивался сам собой – ей небезразлично, что думает о ней мама любимого мужчины. – С какого бока здесь Андрей?!
– Ну, с того самого, что все это происходило в его присутствии и с его попустительства.
– Врешь! – Оголив мосластые коленки, Нинка подхватила полы халата и принялась метаться по гостиной. – Я тебе не верю! Андрей… он любит меня!
– Да ну? – Как и подобает в этих ситуациях, Настя иронично изогнула бровь и недоуменно пожала плечами. – Что он тогда забыл в моих штанах вчерашней ночью, дорогая? Спроси у него. Так вот прямо и спроси: милый, что ты делал в Настькиных штанах и зачем тебе понадобилось раздевать ее почти догола?
– Не-ет! – Сиплый полувсхлип едва не опрокинул бедолагу Андрея на пол.
Втянув голову в плечи и заламывая пальцы рук, он светился багровыми щеками и мочками ушей. Темные круги на рубашке уже доползли до ремня, норовя замочить трусы.
– Что же ты молчишь, дорогой? – Настя, дотянувшись носком китайской тапочки до его колена, слегка его толкнула. – Расскажи своей избраннице, в какой такой аварии ты получил рану на своей тупой башке. Русский экстрим? Или хулиганы?
Андрей молчал. Кабы была здесь мама, эти сучки вряд ли бы посмели так изматывать ему душу, а один он разве с ними двумя справится. Настасья, паскуда красивая, все ведь переиначила, все переврала. А начни разбирать детально – окажется права. Нинка, разумеется, простить не сможет, и понеслась тогда душа в рай…
Нинка медленно подошла к Андрею и уперла руки в бока. Полы халата разъехались, и Настя увидела под ним красивое нижнее белье. Неужели этот пентюх действительно так много значит для подруги, что она, невзирая на финансовые затруднения, тратит их на неглиже? А почему, собственно, нет? Юношеский возраст ее оставил, огласив окрестности прощальным гудком лет десять тому назад. Зрелость резко обозначилась и нездоровым цветом лица, и мелкой сеткой первых морщинок под глазами (хотя последнее смело можно было отнести на счет сволочного характера). Никаких претендентов, сколько себя помнила Настена, не было да и вряд ли предвиделось. Вот и вцепилась в городского парня в надежде выцарапать прописку вкупе с квартиркой.
Случись что с ней, Настеной, Андрей оставался прямым наследником ее жилплощади. На этом настояла Маргарита Николаевна, когда они заключали договор об обмене.
– Кому тебе оставлять еще, как не ему? – возмущенно вращала она глазами. – У тебя же никого нет! Иначе он останется на этой жилплощади и никуда не съедет.
Находясь в то время едва ли не в коматозном состоянии, Настя подмахнула бумаги почти не глядя. Желание остаться в одиночестве в тот момент, видимо, и сыграло с ней шутку, повлекшую за собой роковые последствия…
– Андрюша! – почти жалобно позвала его Нинка. – Посмотри на меня! Это правда?!
Он молчал. Капли пота стекали по его вискам. Губы пересохли. А в груди что-то жалобно постанывало. Истолковав его молчание по-своему, Нинка с победоносным видом подлетела к Насте и помахала у нее перед носом кулаком.
– Ничего у тебя не получится, ничего! Я тебе не верю! И никогда не верила!
И тут вдруг случилось ужасное. Андрей шумно вздохнул, что-то бормотнул нечленораздельное и, ухватившись за сердце, простонал:
– Оставь ее, Нина! Это правда…
Можете представить себе ее реакцию? Неистовство длилось почти час. В Андрея летели все предметы подряд, начиная с плюшевых кроликов и заканчивая подставками под горячее. Он даже не пытался увернуться. А лишь, прикрыв голову руками, тихонько всхлипывал. Настя на семейные разборки взирала без должного сочувствия. Ее больше интересовала другая фаза скандала, когда Нинка, выдохшись, перейдет к разделу имущества, включая горшки и мягкие игрушки. Тогда, может быть, ей удастся ввернуть что-нибудь такое, что сподвигло бы их на еще большие откровения.
Версия, заворочавшаяся в ее голове полтора часа назад и не дающая ей покоя до сего времени, могла бы показаться кощунственной кому угодно. Атаманов бы, например, счел ее тривиальной, а посему невозможной изначально. Тот поджарый бандит с хвостиком темных волос просто-напросто рассмеялся бы ей в лицо, назвав, по примеру соседа, придурочной. Милиция… Уж кому как не им, казалось бы, знать о том, что порой толкает людей на преступления. Мотив самого злостного, самого жестокого убийства часто бывает самым банальным, но при разработке версии преступления его почти всегда упускают. Сыскари хватают улики, пережевывают их, сортируют, придумывают немыслимые вариации на тему «отчего, почему и зачем». Они ищут, ищут этот самый мотив, порой забывая, что чаще всего людей на преступления толкает лишь зависть и жадность.