Генка как-то странно хрюкнул и замотал головой, зажмурившись.
Парни по-прежнему молчали, внимательно их разглядывая.
– Можно одеться? – осмелела вдруг Люба, стоять и трястись от холода стало просто невмоготу.
Они переглянулись. Один из них вопросительно вскинул брови, второй едва заметно кивнул. Разрешил, наверное. Но с ответом ни один из них не поспешил. И тогда она сделала один пробный шаг к одежде, кучкой сваленной чуть поодаль. Тут же что-то металлически щелкнуло, скрипнуло, и здоровенная ручища больно ухватила ее за хвост.
– Прыткая больно, да? – прошипел один из здоровяков.
– Х-ххолодно… – просипела она, зажмурившись от боли, волосы тот драл нещадно, того и гляди, вырвет с корнем ее хвост. – Одеться бы…
– Одевайся, – вдруг разрешил он и с силой отпихнул от себя.
Она пролетела носом вперед метра два, споткнулась, упала и проехалась коленками, сильно содрав кожу.
– Ударилась? – поинтересовался второй с улыбкой Потрошителя и потянулся вдруг к ней. – Помочь?
– Без проблем. Спасибо, – поспешила она его уверить, отползла на четвереньках к своим джинсам и кофточке и начала натягивать все это на себя, стараясь в сторону мужчин не смотреть.
Зачем? И без того ясно, что часы их с Генкой сочтены. Хотели знать, что в ящиках? Вот вам она – примите, пожалуйста – голая правда, которая охраняется автоматчиками.
Дураки чертовы! Полезли на рожон. Что теперь будет?! Валера людей на уши поставил, собираясь провернуть операцию по задержанию преступника, а она ему все карты спутала. Так мало этого, еще и сама вляпаться смогла так, что уже, наверное, и не выбраться.
Их повели с озера минут через десять. Для начала позволили одеться, потом поговорили, попутно съездив Генке пару раз прикладом по скуле. И повели к тому самому домику, в котором она не так давно отдыхала с Хелиным…
И вот тут-то ее и осенило.
Ну, конечно же, господи! Это же охрана! Как же она сразу-то не догадалась, что эти парни охраняют домик?! Она же еще тогда поняла, что все охраняемо. Не смог бы уцелеть в лесу такой дом с такой шикарной начинкой. Ни за что не уцелел бы. А под бдительным оком такой вот вооруженной до зубов охраны…
– Мне можно позвонить? – спросила Люба у охранника, что вел под дулом ее, второй пас Генку, не спуская с него глаз.
Они в этот момент только успели подойти к крыльцу, когда она решилась осмелеть или обнаглеть, кто знает, и попросить его о такой ничтожной услуге. Она же не кому-нибудь собиралась позвонить, а Хелину. Понимать же нужно! А охранник ни с чего осерчал. Осклабился хищно, сверкнув золотой фиксой на клыке. И прорычал, при этом не забыв ткнуть ее больно дулом меж лопаток:
– Я вот тебе сейчас позвоню, твою мать, так позвоню! И даже адвоката вызову! Прыткая больно.
– Я не адвокату, а Хелину собиралась позвонить, – пискнула Люба, ойкнув, он снова ухватил ее за волосы, намотав их себе на руку.
– А хоть господу, чтобы место тебе пока там освободил, – это он так шутил, видимо. – Ступай давай, умница. Хелину она звонить собралась… Ишь ты!
И она оба вдруг заржали так, что она могла бы поклясться, будто слышит дребезжание оконных стекол в доме.
Причина их веселости нашла свое объяснение менее чем через пару минут. Вот как только переступили порог, так сразу все и поняли.
Прямо против входа, на дубовой скамье за дубовым столом восседал не кто-нибудь, а сам Богдан Владимирович. Смотрел на вошедших внимательно и строго, и при этом делал попытку улыбнуться. Так себе получилась улыбочка, вялая и неубедительная. Скорее кислая даже. Мог бы и не пытаться, подумала Люба и впервые после купания в холодной воде вздохнула с облегчением.
Наконец-то!.. Наконец это недоразумение разъяснится и останется недоразумением и не более того. Сейчас она все ему объяснит, вернее, попытается, и он поймет, что Генка ей не любовник. И купание они устроили не из каких-то там романтических побуждений, а по делу. И…
– Нашли? – вдруг спросил Хелин, глядя на Любу с недобрым осуждением.
Никаких намеков в его взгляде на то, что их что-то связывает или хотя бы связывало, не было. Она не углядела, во всяком случае.
– Что нашли?
Люба занервничала. Охрана могла бы и за порог убраться. Место цепным псам за порогом. А они продолжают торчать в доме и тыкать им в спины автоматами. И Хелин ведет себя как-то странно. Неужели и правда ревнует ее к Сячинову? Но это же… Это же просто смешно!
– То, что искали, нашли? – Хелин перевел взгляд на Генку.
– Нашли, – не стал тот врать и ухмыльнулся нагло и вызывающе, пробормотав: – А ты оказался изобретательным, Богдан. Такого даже я бы не придумал. В ящиках стекло, не так ли?
Стекло?! Какое стекло?!
Люба ничего не понимала, вращая шеей с такой скоростью и усердием, что голова чудом держалась на месте.
О чем говорят эти двое?! Что может их связывать?! Она, конечно же, догадывалась кое о чем. Даже можно сказать, о многом догадывалась. К примеру, о том, что в ящиках этих что-то все же хранится. Это было не хламом и не мусором, и не токсическими отходами, но при чем тут Хелин?!
– Богдан, что происходит?! – взвизгнула она истерично.
Нервы не выдержали, не железные же они у нее. Пускай ее тут же ударили по спине. И за волосы снова дернули. Пускай! Она должна, в конце концов, знать, что все это значит?! Что у этих двоих – как Тимоша Савельев говорил при жизни – за макли?!
– Происходит то, дорогая, что вы двое вторглись на мою территорию и мало того, что вторглись, а еще и посягнули на мою собственность. Как считаешь, какое за это полагается наказание? – Хелин поднял ладони на уровень глаз, согнул пальцы и принялся внимательно рассматривать свои невероятно розовые ногти. – А наказание, я считаю, должно быть самым суровым. Предоставляю вам право выбора… Пуля или веревка?
– Пуля… Веревка… – эхом повторила она и, глянув на Генку почти с неприязнью, снова закричала: – Ты-то что молчишь?! Что за хрень здесь собачья происходит?! Кто ответит мне?!
Отвечать никто ей не стал. Надавали по спине прикладом и оттащили вместе с Генкой в подвал. Оказалось, имеется в этом доме и подвал. Глубокий, со сводчатым потолком, выложенным шлифованным камнем. И полки там были. Много полок, правда, банок с огурцами на них не было. Тряпье, бумаги, провода, фольга, так – всякий разный мусор.
Их завели, столкнули по ступенькам вниз и тут же захлопнули тяжелую металлическую дверь. Хорошо, что хоть свет оставили. Крохотная лампочка под самым потолком хоть и светила тускло, но это было все же лучше, чем ничего.
Люба обошла помещение подвала раза три. Внимательно осмотрела хлам на полках. Пощупала, понюхала, вздохнула тяжело и, подставив к стене деревянный ящик, уселась на него.
Генка за ее перемещениями смотрел с чувством легкой досады. Сморщился, словно от зубной боли, и наблюдал. А когда она уселась на ящик, не выдержал, спросил, правда, не без сарказма: