Как она могла такое вообразить?! Чтобы Геральд спустил все на тормозах, позволив ей самостоятельно распоряжаться собственной жизнью и жизнью своего сына?! Кто угодно, только не он….
— Итак, дорогая, — не выговорил — выплюнул он ей в лицо, стоило закрыться двери за их сыном. — Рассказывай!
— О чем? — Она пыталась держать себя в руках, видит бог, пыталась. — Давай ты будешь говорить, а я пока уберу со стола, а, Гера? Хорошо?
— Черта с два! — заорал он вдруг не своим голосом и, схватив ее волосы на затылке в горсть, потащил Веру в спальню. — Я говорить буду, стерва, и очень много говорить. А ты мне будешь по ходу объяснять, как ты могла так опуститься?! Как??? Объясни мне, как ты могла притащить в наш дом чужого мужика?! Ну!!!
На какое-то время ей удалось вырваться из его рук и отбежать на безопасное расстояние к дальней стене, на которой до недавнего времени висел их семейный портрет. Убрала она его во время их отъезда, вернуть на место забыла. Как все некстати…
— Гера! Успокойся, я прошу тебя! — взмолилась Верочка, в таком неистовстве она видела бывшего мужа впервые. — Мы разведены, если ты успел забыть. У тебя личная жизнь состоялась. Твоя семья…
— Моя семья??? — взревел он так, что у него надулись вены на висках, а глаза сделались страшно стеклянными. — Моя семья — это мой сын! Мой сын, который не должен видеть никакой грязи вокруг! Ни-ка-кой!!! А между тем его мать позволяет себе таскать в дом, где растет мой сын, мужиков! Потаскуха!!! Грязная потаскуха!!! Кто позволил тебе это?! Я запретил! Ты помнила об этом, дрянь, когда… Когда…
Геральд отвел от нее на минуту взгляд и уставился на кровать, которую он кое-как успел заправить перед этим. Потом вытянул руку и ткнул указательным пальцем в подушку.
— Ты! — почти задыхаясь, проговорил он. — Ты вот на этой самой кровати… И с кем?! Сука!!! Я… Я почти уже решил вернуться к тебе… Как ты могла, дрянь!!! Ты все сломала!!!
Спорить сейчас с бывшим мужем и напоминать ему о том, что роль разрушителя изначально принадлежала ему, Верочка не стала. Зачем? Он все равно ее не услышит. Он уже все решил. Она должна быть наказана за то, что позволила себе немного счастья. Должна быть втоптана в грязь. Так он решил, так оно и будет. Ее голос станет голосом вопиющего в пустыне. Стоило ли тогда стараться! Нет, не надо даже пытаться. Как не следует пытаться что-то построить заново. Он никогда ей этого не позволит. Не позволит ей быть счастливой с кем-то еще, кроме него.
Уехать…
Уехать все же придется, иначе его истязаниям не будет конца. Он никогда и ни перед чем не остановится. Завтра… Уже завтра, самое позднее послезавтра, она соберет все нужные документы и уедет. Из вещей ничего брать не станет. Ничего. Все у них с сыном будет новое. Новый город, новый дом, новая жизнь. И Геральд, с его извращенным представлением о любви и заботе, останется в прошлом. И все, что с ним связано, тоже останется там же.
Жаль только Сашу…
Его по-настоящему было жаль. И того, что счастья их общего на двоих не будет, тоже жаль. И пустых безрадостных ночей его жаль…
Все плохо. Все очень плохо. И нестерпимо больно внутри. Не от метких, точных ударов бывшего мужа, который принялся избивать ее почти с профессиональной изощренностью, не оставляя синяков.
Больно было совсем от другого.
Все кончено!..
Ей не на что больше надеяться. Даже если бы Саша и смог защитить ее от Геральда, она-то уже не сможет… Ничего не сможет! Ни в глаза ему смотреть, ни обнимать, ни любить. Потому что ей стыдно! Ей очень стыдно, господи!
Они плакала и подчинялась. Подчинялась и снова плакала.
Ему все удалось. У него все получилось, и отомстить ей, и наказать, и заставить ненавидеть саму себя…
Ушел Геральд через два часа. Не сказав ни слова, не потребовав от нее никаких обещаний, просто оделся и ушел. Еще час она приводила себя в порядок, чтобы не напугать Данилку. Он должен скоро вернуться из кино. И ей нужно срочно стать такой, как прежде. Хотя бы внешне стать такой. Внутри, она знала точно, такой уже никогда ей не стать. Там ничего не осталось от нее прежней. Никаких чувств. Пустота и… еще, пожалуй, дикое желание поскорее уехать. Убежать от всех и от самой себя, может быть…
Верочка не отвечала на его звонки вторую неделю. Первые два дня, всякий раз, когда звонил ей, он натыкался либо на ее сына, либо на ее бывшего мужа, либо на гулкую вибрирующую зуммерами пустоту. Последние десять дней ему вообще никто не отвечал. Назаров измучился. Он почти не спал и на службу приходил злой, невыспавшийся, с трехдневной щетиной, скоблить которую перед зеркалом было выше его сил. Он не мог видеть своего отражения в нем, он его снова почти ненавидел. В глазах было столько муки, губы так горестно сжимались всякий раз, стоило ему подумать о Верочке, что невольно закрадывались мысли о возвращенных ему судьбой прожитых десяти годах, полных гулкой пустоты и одиночества…
Вечерами он подходил к Верочкиному дому и подолгу стоял под темными окнами ее квартиры. Ни в одном из них не было света. Ее не было больше в этом доме, хотя шторы и жалюзи по-прежнему закрывали окна. Где она, Назаров мог лишь догадываться. И чем больше он понимал, тем больше себя ненавидел.
Все вернулось к нему снова. Его неуверенность, подавленность. Душевное запустение заколосилось сызнова буйным чертополохом, исцарапав до крови его душу.
Она вернулась к мужу, решил Назаров через неделю бесплодных блужданий под окнами Веры.
Геральд возвратился с сыном с отдыха, уговорил, умолил, выпросил прощение и забрал их к себе. Оставалась неясной судьба его молодой жены, но ее Геральд запросто мог выставить из дома.
Тут, правда, у Назарова третьего дня на этот счет появились сомнения. Он столкнулся у магазина нос к носу с молодой женой Геральда. Та выглядела абсолютно счастливой и никак не производила впечатление женщины, только что получившей отставку от супруга. Более того, мадам волокла в обеих руках по два пакета, набитых коробками, что опять-таки свидетельствовало о ее житейском благополучии. Хотя дама могла получить солидные отступные, потому и радовалась.
Черт знает, что творилось вокруг!..
Назаров мучился и по-настоящему страдал, забыв о сне, пище и отдыхе. Он снова принялся изводить себя работой, мотаясь по своему участку. Попутно выполнял неофициальное поручение своего бывшего начальника Короткова.
Обойдя поэтапно все имеющиеся в городе отделения связи, Сан Саныч составил солидный список, состоящий из фамилий тех пенсионеров, которые по той или иной причине не приходили за пенсией в последние пару месяцев и свидетельств о смерти коих не имелось в социальных службах. А ведь были еще старики, которые могли получать свою пенсию через сбербанк. Но туда он решил пока не соваться, начав с отделений связи.
Работа была кропотливой, времени требовала много, и Назаров дерзал. Он исколесил весь город, наведываясь по имеющимся у него адресам. Совал в нос озадаченным жильцам удостоверение участкового, подкрепленное выданным ему Коротковым разрешением. Задавал вопросы, сам отвечал на них и по большей части уходил озадаченным. Никаких злоключений с пенсионерами не было. Либо они болели, либо находились в отъезде, чему имелось подтверждение, либо не особо нуждались в средствах, проживая с обеспеченными детьми.