– У нас гости? – он сделал вид, что не заметил ее щеки, подставленной для поцелуя, тут же принявшись снимать с себя куртку.
– Почему гости? Нет. – Ладонь жены стала расправлять пиджак на его лопатках. – Почему ты спросил?
– Действительно, почему! – он разозлился нелепости ее вопросов и повысил голос: – Супруга в вечернем туалете встречает меня на пороге, в доме пахнет мясом. И это в то время, когда почти полночь!
– Вот именно, дорогой, – вежливо укорила она его. – На часах скоро полночь, а тебя все нет. Мясо разогревала уже трижды.
– Зачем?
– Для тебя!
– А-а, а платье? – ему пришлось повернуться к ней, хотя бы для того, чтобы она не ерзала больше по его спине своими ладонями. – Платье тоже для меня?
– Конечно!
Лилия скованно улыбнулась. Впрочем, она всегда так улыбалась, так и не научившись голливудской улыбке, которую выколачивала из начинающих моделей.
– Ну, ну…
Он не нашелся, что еще сказать, и нехотя пошел за ней следом в столовую. Сервировка – высший класс. Мясо, конечно же, из ресторана. Салат оттуда же. Глупо было бы ожидать, что госпожа Кагорова опустится до того, чтобы самой кромсать овощи. А домработница на конец декабря взяла отпуск.
– Выпьешь? – она застыла возле раскрытого бара.
– Нет, спасибо. Не хочу.
Выпить-то он выпил бы, но не с ней и не то, что она ему сейчас начнет бодяжить. Хрени какой-нибудь намешает из трех бутылок, а его потом изжога заест, да в висках начнет стрелять. Водки он бы выпил сейчас с радостью. Хороший стакан, до самых краев. Да нельзя, Лилия не приветствовала крепкие напитки. Станет носом крутить да сопеть укоризненно.
Она впорхнула на свое место за столом, взяла изящными пальчиками столовые приборы, и они начали ужинать. Все тихо, спокойно, мирно вполне. Обменивались новостями, цена которым была – пять рублей мешок. Ни он, ни она никогда не были друг с другом откровенны, оба знали об этом, жили с этим, и это их устраивало. Все выглядело вполне пристойно, пока она не затеяла разговор о встрече Нового года у кого-то из ее знакомых за городом. Он пожал плечами и сказал, что не против. Раз ей так хочется, то пусть едет к ее знакомым за город, хотя они сами тоже не в центре города живут, а на самой окраине. Но раз ей так хочется, пусть. Тем более что у него на эту ночь свои планы имеются.
Вот стоило ему об этом заявить, как тут же началось. Вилочка с ножичком аккуратно были уложены крест-накрест на тарелочку, и без того не согбенная спина супруги выпрямилась еще сильнее, того и гляди зазвенит от натуги, а глазки гневно заискрились.
Скандалить она, правда, не умела, как миллионы других нормальных женщин. Не могла повысить голос, не могла позволить себе оскорбить его, накричать, замахнуться. Не могла запустить в него тарелкой. Как можно?! Это неприлично, да и сервиз жалко. Но вот шею выгнула, как гусыня. Это вот у нее получалось всегда бесподобно. Шею выгнет, вытянет вперед, ну ни дать ни взять гусыня. Потом ноздрями подергает. Следом точеный подбородок начинает лезть вверх, а веки принимаются порхать, вроде как слезы смаргивают. Только слез-то не бывало никогда. Так, пару раз за всю их совместную жизнь. Не было у нее слез и быть не могло!
Ан нет! Сегодня парочка дорогостоящих слезинок все же скатилась по холеным щекам, и красные пятна бледную кожу разукрасили. А потом и вовсе чудеса начались. Голос повышаем, по столику ладошкой хлопаем! Скажите, пожалуйста, как пробрало! С чего это вдруг такая страстность из супруги поперла? Уж не перед близкой ли кончиной такие метаморфозы? Говорят, люди чувствуют подсознательно приближение своей кончины. Может, в этом причина?
– Дима, я не пущу тебя! – прошептала она гневно. – Это… Это в конце концов неприлично!
– Ага! Ну наконец-то!
Он даже обрадовался. Ну слава богу, все прояснилось. А он-то уж напридумывал себе историй. Никаких метаморфоз. Рамки! Чертовы рамки трещат по всем швам у его высокообразованной великосветской супруги.
– Что, наконец?! Ну что, наконец?! – послышалось едва ощутимое всхлипывание. – Ты считаешь это нормальным: в новогоднюю ночь отираться в одиночестве в компании солидных бизнесменов и их жен? На тебя там, знаешь, как станут смотреть?!
– А мне плевать, как там на меня станут смотреть, дорогая, – настроение у Кагорова пошло по нарастающей. – К тому же… Кто тебе сказал, что я там буду в одиночестве?
– А… – ее веки, выдавив две драгоценные, стоившие целого состояния, слезы, недоуменно запорхали. – То есть как?… Ты что хочешь этим сказать?! Что потащишь в общество приличных людей свою шлюху?!
Она не рассчитала своих голосовых возможностей и в финале засипела, а потом закашлялась. Тут же грациозно подхватила бокал на длинной тонкой ножке и принялась пить воду крохотными осторожными глотками. Эффектного выхода не получилось. Это ее сбило с толку и смутило донельзя.
А Кагоров с небывалым наслаждением продолжал веселиться. Что-то будет дальше?
Утопив свой неожиданный сип в негазированной минеральной воде, Лилия несколько минут собиралась с силами, потом сказала:
– Дима, я осознаю свою ошибку.
– Которую? – решил он уточнить на всякий случай. – Ты их, дорогая, знаешь, сколько наделала за эти годы? Нет? О-о-о, недели не хватит, чтобы все перечислить. Так которую ты имеешь в виду, дорогая?
– Ну… Я сама как-то тебе предложила завести девку, когда ты… Вел себя не совсем…
«Вот если она сейчас скажет – неприлично, то он точно даст ей в лоб», – загадал Кагоров со злым удовлетворением. Но Лилия назвала его поведение неадекватным. Молодец! Вовремя прочувствовала.
– Я была не права, признаю, – покаялась она, с достоинством задрав подбородок. – Я долго думала и поняла… Нам надо что-то менять в своей жизни… Может, нам и в самом деле приобрести ребенка, Дима?
– Ребенок не недвижимость, Лиля! – рявкнул он, с ненавистью глядя в ее потрясающе прекрасное лицо. – Его рожают, а не приобретают! Его рожают, любят, холят, лелеят, наказывают, за него боятся до усрачки, переживают! С ним ночей не спят, когда у него режутся зубы или он болеет! Его кормят кашей, даже если он отворачивается и плюется! И еще за ним убирают говно, представляешь!!!– Прекрати говорить гадости, Кагоров! – она снова повысила голос, успев передернуться брезгливо от его последних слов.
– Это не гадости, дорогая! – он выскочил из-за стола, свалил стул и даже не подумал его поднять. – Это жизнь! Реальная жизнь, без твоих гребаных рамок, понимаешь!!! Она, эта жизнь… Она не ванильная, не хрустящая, не стерильная, мать твою! Она всякая!!! И кровоточащая и зловонная порой, и обжигающая и воспламеняющая! Ты такой жила хоть раз?! Хоть когда-нибудь ты чувствовала ее настоящий вкус?! Ты же… Ты же мертвая при жизни, Лилька!!! Ты заледеневшая! Черствая, как твои хлебцы, которые ты хрумкаешь с утра!!! И такая же безвкусная, как твои овсяные хлопья, которыми ты набиваешь свое неживое нутро каждый день!!! Хоть бы раз встряхнулась, хоть бы раз вышла из того круга, которым себя очертила! Ах, Димочка, не нужно так высоко задирать мне ноги, это некрасиво! Ах, не нужно меня целовать туда, это негигиенично! Ах… Да ты вся из этих ахов! Я теперь понимаю, почему твой бизнес процветает. Это ведь так в твоем стиле: лепить из нормальных девчонок полусинтетические манекены, заставлять ходить их строем, клеить им на физиономии резиновые улыбки, выбивать из них души, заставлять ненавидеть друг друга. Сука ты, Лилька!!! Отвратительная утонченная сука!!!