– Паша, что случилось?
– Может, и случилось… Чего рты разинули? Расходитесь, пока полицаи не нагрянули.
Самые любопытные уже заглядывали внутрь и тут же шарахались прочь.
– Марковна полицая запорола…
– Бабы, разбегайтесь! Сейчас всех подряд хватать будут!
Женщина пошла закрыть калитку. Полицай вскинул винтовку, он боялся, что Шамрай за бездействие искалечит его, а в горячке может и прибить.
– Стой, куды пошла?
Та, убедившись, что дети уже далеко, возилась с засовом. Пальцы напуганного полицая непроизвольно надавили на спуск. Пуля пробила насквозь тело женщины, дверь и звонко щелкнула о забор на другой стороне улицы. Люди побежали прочь.
Через полчаса на месте уже был Шамрай с группой полицаев, приехал комендант. Перемотанного бинтами и тряпками молодого полицая повезли в больницу.
– В наш военный госпиталь его везите, – отдал указание комендант. – Надо спасти парня.
Паша и его сестренка в это время шли через лес. Переночевали в стогу соломы, а на следующий день Пашка выбрел на дозорные посты отряда Журавлева. Рассказал о случившемся и заплакал. Ревела и его сестра, одетая в пальто и резиновые боты.
Детей накормили, дали сухую одежду. Кондратьев спросил:
– Ты как нас нашел? Знал, что ли, где мы находимся?
– Догадывался… а когда дымом запахло, напрямую двинул. Следы увидел.
– Вот так и фрицы нас отыщут, – покачал головой Журавлев.
– Не отыщут. У меня нюх. Я с отцом-покойником часто в лес за грибами ходил. И на рыбалку тоже. Я в лесу не пропаду.
– Ладно, идите, поспите. Вас проводят.
А на улицах поселка снова хватали заложников. Шамрай навестил в немецком госпитале тяжело раненного подчиненного. Родители парня, которых не пустили в тщательно охраняемый госпиталь, передали с ним корзинку с гостинцами: мед, половинку жареной курицы, молоко, ватрушки.
Тимофея Шамраева неприятно задело, что парень лежит в палате с табличкой «Для русских». Впрочем, аккуратно убранная палата на троих была не хуже, чем остальные. Полицай спал, обколотый сильными лекарствами.
Лицо синюшно-багрового цвета отекло и словно расплылось. Грудь неровно, с хрипом вздымалась, парень задыхался. Шамрай вспомнил, что точно так же выглядел один из заключенных в больничке под Салехардом после удара заточки в живот. Какое-то время ссыльный Шамраев и тот зек лежали вместе, но через сутки он умер. Врач-словак, зашедший в палату, тихо рассказывал начальнику полиции, что операцию сделали, зашили порванный мочевой пузырь и кишечник. Но это вряд ли поможет.
– Его ударили грязными вилами, испачканными в навозе. Инфекция, заражение…
– Вилы чистыми не бывают, – отозвался Шамрай. – Значит, шансов мало?
– Уже развивается перитонит. Очень быстро. Он обречен.
– Что передать родителям?
– Пусть молятся. Может, Бог проявит милость.
Шамрай усмехнулся и спросил:
– Сколько он еще протянет… если Бог не вмешается?
– Не больше суток.
– Спасибо за помощь. Возьмите корзинку, здесь мед и прочее. Парню уже ничего не понадобится.
– Благодарю. Когда он очнется, я введу ему еще морфия. Пусть отойдет без мучений. Жаль, что он не сумеет исповедаться.
В связи с этим происшествием, облавами и обысками Шамраев отменил свою поездку в Вязники. Вместо этого по телефону вызвал начальника волостной полиции к себе. Хотя Авдеев догадывался, что планы Удава могут измениться, засаду на дороге не отменил.
– Дальше некуда тянуть. Попробуем…
Пятеро бойцов лежали на краю облетевшей березовой рощи, среди кустарника, на котором сохранилась часть листьев. Выпавший снег наполовину растаял, затем снова замерз.
Лежали уже более трех часов. Лейтенант Авдеев разрешал людям по очереди вставать, немного разминаться. В верхушках берез шумел ветер. Иногда срывались и падали вниз подмерзшие листья, звучно шлепались о такую же мерзлую траву.
Вскоре со стороны Вязников показались две повозки. Видимо, они двигались в райцентр. На передней среди мешков и корзин сидели трое полицаев. Один из них – с ручным пулеметом.
На второй повозке Авдеев разглядел начальника волостной полиции Геннадия Трегуба и еще двоих полицаев. Расстояние между повозками составляло метров пятьдесят, и это усложняло задачу. Предстоял бой с двумя группами. Если ударить по первой повозке, то полицаи во второй успеют соскочить и открыть ответный огонь.
– Пулеметчика бери на себя, – тихо шепнул лейтенант снайперу Грицевичу. – Стреляешь первым. Подпусти их вон к тому камню на обочине.
Возможные варианты были распределены заранее. Старшему сержанту Мальцеву вместе с Иваном Луковым предстояло стрелять по второй повозке.
У людей на войне обостряются зрение и слух. Николай не раз это замечал. Особенно у тех, кому суждено было погибнуть. Бывший лейтенант Красной Армии Геннадий Трегуб ощущал опасность, как никто другой. Он спрыгнул с повозки и, сняв с плеча немецкий автомат «МП-40», что-то приказал пулеметчику. Тот завертел головой и снял «дегтярева» с предохранителя.
Тревога начальника полиции передалась подчиненным. Все они, даже повозочные, приготовили винтовки и гранаты. Затем обе повозки резко увеличили ход, стремясь быстрее преодолеть спуск-подъем, возле которого группа Авдеева поджидала Шамрая.
Первым выстрелил Василь Грицевич. Как обычно, он не промахнулся. Но повозка, трясущаяся на ухабах, помешала взять точный прицел. Полицай-пулеметчик был только ранен и сразу открыл ответный огонь.
Стреляли и остальные полицаи. Мальцев бил по второй повозке. Трегуб и двое его спутников нырнули под защиту деревьев. Один из полицаев упал, хватаясь за ветки. Трегуб зарядил новый магазин и довольно точно бил по вспышкам.
Груженая повозка неслась по обочине. Упряжь запуталась в кустах, и лошадь остановилась, испуганно прядая ушами. Грицевич достал вторым выстрелом пулеметчика, а лейтенант Авдеев срезал полицая. Неосторожно высунувшийся Трегуб угодил под пулеметную очередь Мальцева и выронил автомат.
Иван Луков стрелял быстрыми короткими очередями. Один из полицаев куда-то исчез, возможно, убежал. Кроме раненого Трегуба, оставался лишь его помощник, выпускавший не целясь пулю за пулей. Затем подхватил начальника под мышки, но сделал лишь два шага.
– Трегуба берите живьем! – кричал Авдеев, выскакивая на дорогу.
Помощник Трегуба, тоже раненный, заковылял прочь. Бывшего лейтенанта догнал Грицевич и сбил на землю. Подоспели Авдеев и Мальцев. Иван Луков догнал вторую повозку и натянул вожжи. С лошадьми бывший колхозник обращаться умел:
– Стой… не бойся.
Достал из кармана кусок хлеба и поднес на ладони лошади. Та косила на него испуганным глазом и пятилась прочь. На дорогу вытащили Трегуба и торопливо перетянули жгутом простреленную руку.