Неожиданно мне очень вежливо и на хорошем французском языке ответила Ари:
– Юнука – небольшое животное из семейства грызунов. Это символ Пхасо. Его изображение помещено на герб нашего государства. Раньше эти млекопитающие жили по всему острову, но сейчас их численность составляет менее ста особей. Охота на юнуку запрещена, пхасцы хотят, чтобы пушистый зверек вновь вольготно жил в каждом доме страны. В первую неделю мая у нас проводят день юнуки, все надевают карнавальный костюм грызуна, угощают друг друга любимой едой зверька и следуют его привычкам.
– Нашла, – пропыхтела Элен, втаскивая в спальню тюк, – вот!
Я уставилась на рыжую шкуру и здоровенную маску-морду, которые Элен вытряхнула из мешка. Час от часу не легче. Мне что, придется натягивать на себя эту жуть? Господи, почему мне так не везет? Сначала тетка в турагентстве перепутала меня с агентом, а теперь я опять стала жертвой неразберихи. Не зря говорят: всякая нелепица непременно повторяется дважды.
В дверь робко постучали. Ари кинулась в ванную, Себасти что-то крикнул по-пхасски, а Элен и Франки самым бесцеремонным образом сорвали с меня свадебный наряд и начали ловко натягивать карнавальный костюм. Я моментально вспомнила свою бабушку Афанасию, частенько повторявшую маленькой внучке: «Солнышко, никогда не покидай дом в некрасивом нижнем белье. Мало ли что может произойти, ты окажешься в больнице, без сознания, снимут с тебя платье, а под ним рваные трусики. Вот стыдоба-то!»
Бабуля накрепко вбила в меня привычку всегда носить красивое белье, которое подчас стоит дороже верхней одежды. И лишь недавно я сообразила: если в момент раздевания я буду без сознания, кому станет стыдно? Вероятно, нет необходимости так тратиться на трусики! Но сегодня я очутилась в стрингах перед незнакомыми людьми и порадовалась, что усвоила бабушкину науку.
Правда, у Элен и Франки не было времени восхищаться моим исподним. Они в два счета сдернули с меня кучу юбок, рубашек и водрузили на госпожу Васильеву костюм юнуки.
– Скорей, скорей, скорей, – нервно шептала Элен, выталкивая меня на лестницу, – Франки, проводи ее до черного выхода.
Очутившись на улице, я перевела дух и объективно оценила свое положение. Денег, документов и мобильного нет, они лежат в любимой сумочке от Шанель, а та осталась в магазине. Район, где я нахожусь, совершенно мне незнаком, но, похоже, он не из бедных, повсюду видны витрины дорогих магазинов. Еще через секунду мне стало понятно, что сюда не заглядывают туристы. Ни одного европейца на широком проспекте не видно, вокруг снуют лишь хорошо одетые пхасцы. Местного наречия я не знаю, названия своей гостиницы не помню. Вдобавок шкура отчаянно кололась, воняла то ли рыбой, то ли креветками. Большая маска-голова была тяжелой, смотреть на мир приходилось через узкие прорези, а дышать – сквозь маленькие дырочки. Вдобавок ко всему мне мешал идти хвост, большой и пушистый.
Я попыталась стащить маску, но мои руки были надежно спрятаны. Рукава комбинезона походили на распашонку для новорожденного. Ну, знаете, такие кофточки с пришитыми «варежками»: их надевают, чтобы младенец случайно не поранился ногтями во сне.
На короткое мгновение меня охватило отчаяние, но через секунду я сообразила: все не так уж плохо. Надо идти вон в тот большой универмаг. В многоэтажном магазине непременно встретится сотрудник, говорящий по-французски, я попрошу соединиться с нашим консульством, и Фролов придет на помощь.
Мелкими шажочками я начала передвигаться в сторону стеклянного здания и вдруг задела тележку уличного торговца. Трудно ходить по улице с хвостом, я не привыкла думать о габаритах своей фигуры и сейчас искренне посочувствовала собственным собакам. Больше никогда не буду злиться на пита Банди, когда тот медленно просачивается в коттедж: ясное дело, песик помнит о продолжении позвоночника, поэтому и не торопится. А я вот сейчас смела корзинку с мандаринами своим хвостом.
– Простите, бога ради, – защебетала я, но продавец и не думал обижаться.
– Юнука! – засмеялся он и протянул мне что-то маленькое, смахивающее на финик. – Юнука бени ам!
Я вспомнила рассказ Элен и сообразила: торговец предлагает мне лакомство, которое обожает грызун.
Мне следует с благодарностью принять вкусняшку. Я взяла «финик» и хотела двинуться дальше, но торговец неожиданно нахмурился.
– Бени ам-ам, – повторил он.
Я растерялась.
– Юнука вдолбари! – уже совсем агрессивно заявил пхасец.
– Простите, – вежливо сказала я, – я приехала из другой страны. Русо туристо! Облико морале! Понимаете? Москва, Кремль, хинди руси пхай-пхай!
Последняя фраза поразила меня саму. Хинди руси пхай-пхай! Откуда я ее взяла? Отчего помню странное выражение? Что оно означает?
– Вы из Европы? – раздалось сбоку.
– Слава богу! – выдохнула я, разглядывая худенькую девочку лет двенадцати. – Ты говоришь по-французски!
– Изучаю ваш язык в колледже, – важно кивнул ребенок, – вы нарушили карнавальные правила.
– Что я сделала плохого? – испугалась я.
– Костюм юнуки разрешено надевать только пхасцам, – пояснила девочка, – европейца за глумление над традициями могут побить.
Мне стало не по себе.
– Я не знала.
– Ничего, – махнула рукой девочка, – лицо закрыто, а то, что вы говорите по-французски, не важно. У нас есть такие выпендрежники, они хоть и местные, но считают немодным по-пхасски говорить.
Я перевела дух.
– Фу! Почему тогда продавец злится? Вроде он сначала толерантно отнесся к рассыпанным мандаринам.
Девочка захихикала.
– Вы рано на улицу в прикиде выползли, обычно народ после восьми вечера наряжается. Встреча с юнукой обещает счастье. И есть примета: надо угостить грызуна его любимым бени, это…
Я кивнула и показала финик.
– Вот. Я взяла еду.
– Бени надо слопать, – продолжала девочка, – на мой вкус, это дрянь, но многим нравится, а юнука от него в полном восторге. Если вы не проглотите бени, в следующем году продавца одни несчастья будут преследовать. Юнука должен лакомиться бени, иначе его побить могут. Ну, в смысле, человека в его костюме.
Я покосилась на финик, краем глаза увидела расстроенное и одновременно злое лицо торговца мандаринами и, мысленно перекрестившись, запихнула в рот угощение. Продавец заулыбался.
– Хола! Хола!
– Надеюсь, он доволен, – пробормотала я, – однако бени отвратительно на вкус, ничего более мерзкого я ранее не ела!
– Хола! Хола! – хлопал в ладоши продавец.
Я на всякий случай помахала ему лохматой лапой и сказала девочке:
– Если он надеется, что я сожру еще одну порцию, то жестоко ошибается.
– Нет, – серьезно ответила девочка, – один человек – один бени, но теперь вам надо помочиться на землю.