Любовница египетской мумии | Страница: 25

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– То есть, я хотела сказать, сумрачное утро. Хи-хи! Такая погода, что и не понять: какое время суток во дворе. Ну? Как вообще дела? Ага, угу, ого, а… а… Здорово! Ну ты молодец! Да, конечно, и я тебя.

Фатима отбросила трубку, словно ядовитую змею.

– Много лет я уважала и любила мужа, но в тот день, когда он сообщил мне, что обменял нашу девочку на контракт, возненавидела его, как Отелло Дездемону.

Мне сравнение показалось неудачным. При чем здесь ревнивый мавр? И любил ли он кроткую Дездемону? Наверное, нет, если не поверил ей. Думаю, у Отелло был сильный комплекс неполноценности, в глубине души он полагал, что возлюбленная не может испытывать сильные чувства к чернокожему военачальнику, и повелся на подлую уловку Яго. Если любишь человека, никогда не усомнишься в его словах.

– Рашид всем доволен, – продолжала Хайбекова, – договорился о поставке партии сантехники, Званг к мужу не обращался.

Я села в кресло.

– Значит, монарх не в курсе. Смею предположить, что Зарину выкрала Айлин. Тебе не кажется глупой твоя идея остаться в стране после удачно завершенной операции по краже Зарины? Следовало прямо вчера вечером тикать на первом же самолете в Лондон, или где там ты предполагала заховаться?

Фатима уронила подбородок на грудь, во внезапно наступившей тишине вдруг послышался тихий детский голос:

– Прилетела.

Я вздрогнула и повернулась к двери.

– Эсэмэска пришла, – пояснила Хайбекова и вытащила телефон, – о… о… о… о!

Думая, что Фатима получила весть от похитителей, я вырвала из ее руки сотовый и, забыв о приличиях, прочитала сообщение: «Мама, открой почту».

– Это от Зарины, – заголосила Фатима, – скорее, бежим в мой номер, ноутбук там. Ну, поторопись!

Сейчас, вспоминая эту безумную историю, я понимаю, что мне следовало ответить: «Дорогая, я приехала на Пхасо отдыхать, в планах у меня экскурсии, коктейль у бассейна, шопинг и прочие радости. Очень сожалею о том, что произошло с Зариной, но помочь тебе ничем не могу».

Но вместо этого я схватила свою сумочку и поспешила из номера. Усталость словно ветром сдуло, на смену раздражению пришли бескрайнее любопытство и жалость к глупой Фатиме. А еще мне в голову внезапно влетела мысль о Манюне. Что бы стала делать я, если б кто-то спрятал Марусю, чтобы обменять ее на договор по строительству гостиницы? Я бы запаслась автоматом Калашникова, порубила мерзавца в капусту и, не считаясь ни с чем и ни с кем, освободила бы девочку.


Интерьер в отеле на всех этажах был одинаков. Мы с Фатимой поднялись в лифте и очутились в коридоре, похожем на мой, устланном темно-бордовым ковром, со стенами, выкрашенными в синий цвет. Очевидно, туроператор, рассказывая о самом лучшем на побережье отеле, слегка лукавил. Правда, вывеску на фасаде украшают пять звезд, но ведь нарисовать можно все что угодно. В высококлассной гостинице номера имеют разное убранство. Временный дом Фатимы состоял из двух спален, но на этом различие между ее двойным и моим синглом завершалось. Цвет и вид занавесок, покрывала, паласа, мебели и даже телефонных аппаратов оказались идентичны.

Фатима кинулась к письменному столу и застучала пальцем по встроенной в ноутбук мышке. Я, уже в который раз за вечер забыв о хорошем воспитании, читала через плечо чужую корреспонденцию:

«Дорогая мамочка! Давай смиримся с обстоятельствами. Не стоит тебе из-за меня рвать отношения с папой. Ты любишь его, он обожает тебя, впереди у вас еще долгие годы совместной счастливой жизни. Папа никогда не смирится с потерей контракта, он употребит все свои возможности и непременно нас найдет. Я же могу стать на Пхасо счастливой. Мне здесь нравится, климат хороший, люди приветливые, за мной отлично ухаживают. Ты говорила, что не простишь себе, если не попытаешься вызволить дочь из беды. Мамуля, ты попробовала, сделала невозможное, но обстоятельства сильнее нас. Умоляю, возвращайся в Москву и пойми: я всем довольна. Мы будем, как и раньше, переписываться по электронке, я буду посылать фото. Прошу, прекрати операцию по спасению дочери. До добра она не доведет. Иногда надо всего лишь тихо ждать, и ночь сменит день. Я знаю, как ты любишь меня, понимаю, что толкает тебя на мои поиски, но сейчас, пожалуйста, выполни мою просьбу: спокойно отдыхай и жди от меня вестей. Если любишь дочь, поступи именно так, а не иначе. Посмотри на снимок, который приложен файлом, и пойми, что я в полном порядке. Всегда твоя, Зара».

Фатима сделала быстрое движение рукой, текст исчез, зато медленно открылось фото. Зарина сидела в кресле в роскошной комнате с бордовыми шелковыми обоями и очень дорогим ковром. Девушка одета в красивое европейское шелковое платье, прозрачные колготки и элегантные туфли на высоком каблуке. Запястье вчерашней школьницы украшают многочисленные браслеты, в ушах сверкают огромные серьги, на шее ожерелье с крупными камнями, похоже, со старинными изумрудами и бриллиантами. Справа на столике высится ваза, наполненная фруктами, слева на тарелке лежат булочки, конфеты, халва. За спиной Зарины огромное окно, видна часть потолка с фигурной лепниной, стекающей на стену над окном, за стеклом виден сад и какое-то здание. На губах девочки блуждает улыбка.

– Ну просто рекламный снимок, – вырвалось у меня, – не хватает лишь подписи: «Жизнь на Пхасо – райское блаженство».

– Это обман, – зашептала Фатима, – письмо напечатала не Зара. Моя девочка не может такое написать. Не ее лексика, не ее стиль. И фото! Посмотри сюда.

Фатима указала на экран.

– Видишь ее правую руку?

– Ну и что? – не поняла я. – Тебя смутило большое количество драгоценностей?

– Нет, – зашептала Хайбекова, – пальцы! Указательный подогнут и прикрыт большим! В раннем детстве Зарина любила фантазировать. Рассказывала всякие небылицы, ну, например, про то, как встретила в школьной столовой Али-Бабу, а тот ей купил сладкую булочку. Когда Зарочке исполнилось девять лет, я ей сказала: «У каждого человека за плечами стоят его небесные воспитатели. Правый записывает в тетрадку хорошие дела, левый плохие. В конце года они смотрят свои пометки и понимают: тебя надо похвалить или наказать. Чтобы жить счастливо и пользоваться покровительством правого воспитателя, веди себя так, чтобы тетрадь левого оставалась пустой. И помни: ложь – это грех».

Зариночка расцеловала маму, поклялась более никогда не плести небылиц, но спустя неделю нарушила обещание, солгав, что получила по контрольной «пять», и подделав в дневнике отметку.

Фатима очень расстроилась. Одно дело – говорить про Али-Бабу и сладости, и совсем другое – орудовать ластиком в тетради, убирая плохую оценку. Но мать читала книги по педагогике, поэтому не стала отправлять проказницу в угол, не схватилась за ремень, а тихо сказала: «Сейчас правый воспитатель горько плачет, он страшно расстроен».

Зариночка хитро прищурилась. «Нет, мамулечка, он ничего не узнал». «Наблюдатель зорок, – вздохнула Фатима, – он не дремлет». Зарина вытянула вперед правую руку. «Смотри, мамуля. Мне Алла Мордвинова показала. Если вот так указательный пальчик скрутить, колечком, под ладошку, и большим прикрыть, то ангел, который все записывает, ничего не видит. У Алки на плече ангел, у меня воспитатель, но оба они слепнут, когда палец свернут».